Она сняла фотографию, изучая каждую деталь. Елка рядом с камнем. Свет, рисующий эллипс на озере далеко за ними. И испуганное лицо Майлин. «Как ты справишься, Лисс?»

Она не помнит, как ее снимали, но помнит, каково было стоять, размахивать руками, падать, но тебя снова ловят.

– Никогда никого ближе тебя у меня не будет, – пробормотала она. – Я должна тебя найти, Майлин.

4

Вторник, 16 декабря

Она поехала на метро до вокзала. В сиденье была засунута газета. Двухдневной давности. Заметка в самом низу восьмой страницы: «Женщина двадцати девяти лет пропала в Осло. Ее не видели с четверга», – прочла она. Полиция до сих пор не может определить, есть ли в этом следы преступления. Семь строчек, ни имени, ни фотографии.

Она листала дальше. Полгода назад про нее писали в приложении к «Дагбладе». Лисс снималась в рекламе, которую показывали в кино в Голландии. Неизвестно, как «Дагбладе» до нее докопалась. Один журналист и один фотограф зашли в квартиру на Марникскаде. Зако утверждал, что это он им посоветовал. Им была нужна «история». Молодая норвежка на пороге модельной карьеры. Они все исковеркали, преувеличили, сделали фотографию, на нее не похожую. «Не трудно ли девушке в этой отрасли, с таким вниманием к внешности?» Такой стандартный вопрос. «Как вы относитесь к анорексии, наркотикам, к тому, что вас используют и бросают?» Журналисты хотели, чтобы в интервью был налет гламура и политкорректного скепсиса. «Надо знать, чего хочешь, – отвечала Лисс. – Надо брать управление в свои руки и не отпускать». – «Что вы думаете о женщинах как объекте мужского внимания?» Ей начинало надоедать интервью. «Я не имею ничего против того, чтобы быть объектом», – сказала она и заметила, что искренне так считает. Она могла бы уточнить и развить эту мысль, донести ее до всех, но не посмела. Напротив, она позволила заманить себя острыми формулировками и показаться интересной. Результат был представлен как пример мышления у нового поколения женщин. Они собирали сливки с того, за что боролись их матери, и пользовались этим, когда удобно. Наслаждались жизнью и самими собой. Майлин позвонила и поздравила, когда прочла интервью, хотя и отнеслась к основной его мысли скептически. От матери Лисс ничего не услышала.

Она оторвала взгляд от газеты, обнаружила, что поезд остановился на площади Карла Бернера, и выскочила, когда двери уже захлопывались. Взбежала вверх по лестнице к свету. Полусапожки снова высохли, на обоих появился затейливый серый кантик в основании подъема. Несколько дней назад это ее разозлило бы. В ее прежней жизни каждая деталь красоты была значима. А теперь – нет. Не в этом туманном зимнем городе.

Она собиралась встретиться с парнем Майлин. Прошла почту. «Воутерс», – подумала она, увидев вывеску. Представила себе фамилию полицейского на табличке. Она стоит перед его дверью с письмом в руке. Она точно описала, что произошло той ночью в квартире Зако. Как она подсыпала ему рогипнол, сидела и смотрела, каким беспомощным он становился. Почему она уехала оттуда и позволила ему утонуть в собственной рвоте. «Майлин пропала, – возражала она. – Я ничем не смогу ей помочь, если напишу это письмо».

Она шла к Руделёкке. Что‑то в них было, в возлюбленных Майлин. Когда Лисс была помладше, ее одолевало желание разгадать их. Как будто в них крылся код, подсказка, кого она сама должна искать. Однажды, в очередной попытке расшифровать этот код, она дала себя совратить. И больше уже не хотела ничего знать о мужчинах сестры.