– Ты здесь. – Мать подошла и схватила ее за руку, будто хотела удостовериться, что глаза ее не обманывают. – Вот видишь, Таге, она приехала.

– А я другого и не говорил, – заявил Таге и оглядел прихожую. – А где вещи?

– Какие вещи?

– Чемодан или сумка.

– Я просто уехала.

– Вот как, – констатировал Таге.

Он был старшим преподавателем социологии, если, конечно, наконец‑то не получил должность профессора, на которую подавал сотни раз. Он всегда все констатировал, прежде чем позволял себе выразить мнение.

Они сидели в гостиной. Сказано было не так много. Лисс повторяла, что не могла сидеть спокойно в Амстердаме и ждать. Мать только кивала, особо не слушая. Казалась еще дальше, чем когда Лисс вошла в дом. Наверное, приняла какие‑нибудь успокоительные. Так на нее не похоже, она никогда не притрагивалась к таблеткам. Но теперь веки были тяжелыми, а зрачки маленькими.

Таге удалился на кухню, чтобы «подогреть кое‑какие остатки», хотя Лисс сначала отказалась. Он хотел принести еду в гостиную, но она предпочла поесть на кухне. Он сел рядом с ней. Мать осталась на диване. Она листала газету, слушала Лисс.

– Ты на сколько приехала? – интересовался Таге.

Будто на этот вопрос можно ответить.

– Как получится.

Он кивнул, очевидно, понимающе.

– Расскажи, что знаешь о Майлин, – попросила она.

Впервые, зайдя в дом, она произнесла ее имя. На этой кухне, где они с Майлин вместе сидели с детства. Лисс не знала, что она помнит на самом деле, а что помнит по старым фотографиям, но она представила себе, как они сидят за этим сосновым столом и завтракают, ужинают, вырезают, и приклеивают, и бросают фишки.

– Она, кажется, в четверг пропала?

Таге потер кончик носа:

– Ее никто не видел со среды. Насколько мы знаем.

–: Что ты имеешь в виду?

Он покачал головой:

– Я не знаю, что имею в виду, Лисс. Я не вправе ничего иметь в виду.

– Я должна знать все. – Голос ее звучал подавленно.

Таге снял очки, протер их платком. Жир, наверняка брызнувший со сковородки, не стерся, а лег тонкой пленкой на очках. Он подул на них, чтобы они затуманились, снова протер, но и это не помогло.

– Она поехала на дачу, – сказал он, перестав протирать очки и надев их обратно. – Это было в среду вечером. Ты знаешь, она туда постоянно уезжает, когда работает над сложными проектами.

Лисс знала. Их общая дача, ее и Майлин. Отец оставил ее им.

– Она переночевала там, выехала поздним днем, кажется. Люди, которые шли в кафе, там, в лесу…

– Ванген, – сказала Лисс.

– Да‑да. Ванген. Так вот, люди оттуда видели ее машину на парковке у…

– Бюстермусан.

– Они видели ее в среду вечером и на следующее утро. А днем она пропала.

– Куда‑то она ведь поехала?

Образ Майлин, сидящей зажатой в остове машине в глубокой канаве. Или в горной расщелине. Мысленно Лисс искала ее по дороге, которую так хорошо знала.

– Мы нашли ее машину, – сообщил Таге. – Она стояла на парковке на улице Вельхавена у ее офиса. Видимо, она приехала туда днем в четверг. Она должна была участвовать в ток‑шоу.

– Я читала в газете. Этот старый рок‑проповедник Бергер.

Таге откашлялся:

– Никто из нас не понимает, зачем ей туда понадобилось. Мужик этот – тот еще говнюк, говоря на хорошем норвежском.

Лисс пожала плечами:

– Он хочет разрушить какие‑то табу. Разве это так плохо?

– Дорогая Лисс, Бергер и его апостолы – мошенники от свободной мысли, – объявил Таге.