|
Это и было самое странное. Затем я услышал, как хлопнула соседняя дверь, и вышел на площадку. Теперь я понимаю, что это было глупо, но тогда я ничего такого не заподозрил. Решил, что это всего лишь бедняга Тим, понимаете? И это действительно оказался он, с всклокоченными волосами и остановившимся взглядом, он шел прямо на меня вот с этим самым ломом. Он размахивал им прямо над головой. Это было жуткое зрелище… Я стал пятиться, – моя комната в самом конце галереи, – и вдруг почувствовал, что прижат к двери, ведущей на крышу. У меня было всего два пути: либо вверх на крышу, либо через перила, вниз…
Сугами испуганно вскрикнула. – Но на крыше я тоже оказался как в западне. Спрыгнуть то я не мог. Сначала я стал бегать, укрываясь за печными трубами, но он продолжал гнаться за мной, размахивая этой штукой, крошил кирпичи, так что только звон стоял. Тогда я подумал, что если мне удастся отобрать у него лом, мы хотя бы окажемся на равных. Тут зажглась лампа во дворе, его это на секунду отвлекло, и я решился. Ухватил лом и потянул на себя. Но он не сдавался. Потом он стал бить меня ногами. Он немного выше, чем я… ноги длинные… Было страшно больно. Я отпустил железяку и снова попытался спрятаться. Укрылся за трубой возле фонаря и вдруг увидел его. Он стоял совсем рядом и оглядывался вокруг. Я схватил его за щиколотки. Думал, если сумею его повалить… Но он упал назад, на спину, прямо под ним был фонарь… Последние слова Эндрю произнес едва слышно. Его узкое красивое лицо побледнело при воспоминании о пережитом и сделалось мрачным. Он повернулся ко всем спиной, признание будто воздвигло стену между ним и остальными, оставив его в полном одиночестве. Повисло тяжелое молчание, и даже Кен и Хизер не решались его нарушить. Первым заговорил Барнаби: – Итак, вы твердо убеждены, что это именно Райли отыскал у вас фотографию и совершил ту первую попытку вас убить? Эндрю кивнул в знак согласия. – И это он виновен в смерти вашего дяди? – Полагаю, он имеет к этому какое то отношение. Хотя затея с виски, пожалуй, вряд ли его ума дело. – Я не могу в это поверить, – произнесла Мэй. – Это немыслимо, это страшно. Биверсы энергично закивали, соглашаясь. Барнаби перевел взгляд на Арно, который до сей поры хранил полное молчание. Он сидел возле незажженной плиты. Левую ногу, обмотанную многочисленными слоями бинта, он положил на табуретку, чтобы не тревожить рану. Его тело, все еще не совсем оправившееся от непривычной дозы спиртного, было напичкано болеутоляющими препаратами и противостолбнячной сывороткой. Его мозг, терзаемый сомнениями, был словно набит ватой. Он склонялся к тому, что Мэй не отвергла его ухаживаний и он ей не противен… Хотя все было очень непросто, и полной уверенности он все же не ощущал. Внезапно он осознал, что его раздумьям мешает какой то внешний раздражитель, который срочно требует к себе внимания. На него пристально смотрел старший инспектор. Смотрел, как показалось Арно, сурово и с осуждением. Арно стало нехорошо. Значит, все же это случилось. Как он и опасался. – Простите, я не расслышал. Теперь уже все они смотрели на него таким же взглядом, даже Мэй. Да да, и Мэй тоже! – Не пора ли уже вам рассказать всю правду, мистер Гибс? – во второй раз спросил его Барнаби. – Почему вы мне это говорите? – Лицо Арно сделалось белым, как бинты на его ноге. – Думаю, вы и сами знаете. – Барнаби выжидал, но Арно не произносил ни звука, и тогда старший инспектор заговорил снова: – Я спрашиваю потому, что вы так оберегали мальчика от меня, пытались помешать с ним поговорить, а когда я все таки с ним беседовал, из кожи лезли, чтобы он себя не выдал. – Гибс продолжал молчать, и тогда Барнаби мягко сказал: – Рассказывайте, Арно. Теперь ему уже ничто не может навредить. |
