— Ну и все, больше не будем об этом, да? А то мне… — Она помолчала. — Мне очень страшно, Саша.

— Почему? Дела давно минувших дней.

— Очень, — повторила она бессмысленно, но с сильным чувством: теперь эта чудесная лужайка навсегда будет ассоциироваться у нее со смертью.

Саша набрал ведро воды, они пошли к дому («Колодец забыл закрыть!»), вернулся, дверца ухнула с забавным чмоканьем, как капризное живое существо.

В дедушкином кабинете уже светилось окно — слабый отблеск настольной лампы с зеленым абажуром, а внизу темно, и они крадутся. «Как воры по коридору», — сказал Саша, засмеялся и включил свет.

— Пойдем ко мне?

— Ой, на сегодня с меня хватит впечатлений!

— Я все сказал деду.

— Что «все»?

— Что я от тебя без ума. То есть он сам догадался, а я подтвердил.

Они вошли в его комнату и сели на низенькую софу.

— Если ты будешь ко мне приставать…

— Не хочешь — не буду. У меня более дерзновенные планы.

— Какие?

— Мне хотелось бы стать твоим мужем.

— Прямо сейчас?

— По-настоящему, официально. Словом, считай это предложением.

Чтоб скрыть радость, гордость (зачем, спрашивается, скрывать? — но такова была ее натура), Анна заметила:

— Ну, детство какое-то. Разве так предлагают?

— А как? Ты скажи — я сделаю.

— Все завтра. Умираю, спать, — отговорилась она, подозревая, впрочем, что не заснет… глупости, спать! Переживать каждое слово, жест, мысль в воображении, в ночном одиночестве…

— Радость моя, не уходи, — заговорил Саша лихорадочно. — Я до тебя не дотронусь, просто будем вместе.

Она улыбнулась зачарованно, встала и пошла в свою комнату, слыша шаги за спиной. Он включил большую лампу в форме лотоса на полу, бросающую отблески на потолок и на его лицо снизу, загадочное, встревоженное.

— Анна, ты мне не ответила.

— Да, да, да! — вырвалось у нее против воли.

— Я сейчас? Саша бросился за дверь, тотчас вернулся с магнитофоном на батарейках, включил. Они сели на пол возле оранжевой лампы; полилась завораживающая прозрачная мелодия в стиле транс, женский шепот, потаенный, страстный; он верно уловил настроение: слишком много сказано, почувствовано, нужна разрядка. Оба сидели бездумно, расслабленно, отдыхая; время остановилось, музыка до отказа заполнила пространство; в секундном перерыве уловились смутные голоса сверху.

— Кто-то к дедушке пришел?

— Ага.

Зазвучала новая песнь, еще нежнее, еще обольстительнее; он лег навзничь на ковер; она, словно действительно в трансе, легла рядом.

— Ты пойдешь за меня замуж?

— Да.

— Ты меня любишь?

— Да.

Конечно, она его любит, ничего подобного с ней никогда не случалось.

— Мне еще никто не делал предложения. — Анна обняла его, глядя в потолок в золотых и голубых цветочках, на котором почему-то появилось большое пятно — как карикатурный паук-крестовик. Она долго глядела, не осознавая, потом вдруг закричала: — Кровь!

— Что? О чем ты?

Анна оттолкнула сильное податливое тело, выскочила в прихожую… лестница… дверь в кабинет чуть приоткрыта. В глубоком своем кресле полулежал дедушка с перерезанным горлом, весь в крови, стол и доски пола залиты кровью, окровавленные бумажки на полу… и Библия в крови, и даже на потолке мансарды обильные брызги.