Донна Леон. Смерть в «Ла Фениче»Комиссар Гвидо Брунетти - 1
Ah, signor, son rea di morte E la morte io sol vi chiedo; Il mio fallo tardi vedo; Con quel ferro im sen ferite Che non merita pieta
Ax, сударь, я повинна смерти И о смерти лишь молю; Слишком поздно я поняла мою вину; Своим клинком пронзите эту грудь, Которая не заслуживает жалости. Cosi Fan Tutte
Глава 1
Третий звонок, тактично напомнив о продолжении оперы, прокатился по всем фойе и буфетам театра «Ла Фениче». Заслышав его, публика побросала сигареты и, допив, доев и договорив, принялась потихоньку просачиваться обратно в зал на свои места. Ярко освещенный на время антракта, он гудел, словно улей. То тут, то там ослепительно вспыхивали бриллианты, вот кто‑то поправил норковый палантин, соскользнувший с голого плеча, а кто‑то щелчком сбил невидимую глазу пылинку с шелкового лацкана. Первой заполнилась галерка, затем партер и, наконец, – три ряда лож. Люстры медленно гасли, в зале темнело, и напряженное предвкушение нарастало – вот‑вот появится дирижер и спектакль продолжится. Понемногу гул голосов затих, музыканты, перестав наконец ерзать и переговариваться, застыли на своих местах, и полнейшая тишина обозначила всеобщую готовность к третьему – и последнему – действию. Тишина длилась, делаясь все напряженней. С галерки послышался кашель; кто‑то уронил книгу или сумочку; однако задняя дверь в глубине оркестровой ямы оставалась закрытой. Первыми зашептались оркестранты: помощник концертмейстера, наклонившись к соседке, поинтересовался, куда та собирается в отпуск. Во втором ряду фагот сообщил гобою, что с завтрашнего для в «Бенеттоне» распродажа. В первых ложах, откуда был виден оркестр, зрители тоже принялись тихонько перешептываться. За ними галерка и, наконец, словно нехотя – солидная публика в партере. Шорох превратился в тихий гул. Минуты шли. Вдруг зеленые бархатные складки тяжелого занавеса чуть раздвинулись, и оттуда появился смущенный Амадео Фазини, директор театра. Осветитель во втором ярусе, не понимая, что происходит, навел на середину сцены белый прожектор. Ослепленный Фазини прикрыл глаза рукой и, не убирая ее, будто защищаясь от удара, произнес: – Дамы и господа! – После чего замолчал и принялся отчаянно размахивать другой рукой, делая знаки осветителю. Тот наконец понял свою ошибку и прожектор выключил. Прозрев, мужчина на сцене повторил: – Дамы и господа! С глубоким сожалением вынужден сообщить вам, что маэстро Веллауэр не сможет продолжить выступление. – Публика недоуменно зашепталась, зашелестела шелком – головы поворачивались друг к другу, переспрашивая, но он продолжал, не обращая внимания на шум. – Его место займет маэстро Лонги. – И, прежде чем его голос потонул в нарастающем гуле, директор спросил деланно‑спокойным голосом: – Нет ли среди зрителей врача? Его вопрос на некоторое время вновь породил тишину, потом публика начала озираться, оглядываться – кто отзовется? Прошла почти минута. Наконец над одним из первых рядов партера взметнулась рука, и с места поднялась женщина. Фазини сделал знак кому‑то из капельдинеров, и молодой человек в униформе устремился в партер, где в проходе уже стояла женщина. – Не будете ли вы так любезны, Dottoressa ,– произнес Фазини таким несчастным голосом, словно врач понадобился ему самому, – пройти за кулисы вместе с капельдинером? – Он окинул взглядом темную подкову затихшего зала, попытался улыбнуться, но не смог и оставил эту попытку. – Дамы и господа, примите наши извинения за доставленные неудобства! Спектакль сейчас продолжится! Повернувшись спиной к залу, директор вслепую тыкался в занавес, растерянно нашаривая проход, из которого прежде вышел. |
