Брунетти окинул взглядом комнату, заметил чашку на полу, рядом – блюдце. Что ж, это объясняет темные пятна на сорочке и – Брунетти не сомневался – страшно исказившиеся черты. По‑прежнему не двигаясь с места, комиссар обследовал комнату одними глазами, аккуратно фиксируя в памяти все, что видит, и не зная пока, что из этого увиденного в дальнейшем может оказаться полезным. Комиссара вообще отличала поразительная аккуратность: тщательно вывязанный галстук, стрижка несколько короче, чем требует мода; даже уши прижаты к голове, словно не желая привлекать к себе лишнего внимания. Одежда выдавала в нем итальянца, певучие модуляции голоса – венецианца, а глаза – полицейского..

Сделав наконец шаг вперед, он коснулся запястья мертвого – тело остыло, кожа казалась сухой на ощупь. Последний раз окинув взглядом помещение, он повернулся к спутникам и велел одному из них вызвать судмедэксперта и фотографа. Другого послал побеседовать с portiere. Кто из ассистентов режиссера дежурил в этот вечер? Пусть portiere вообще даст список всех, кто тут был. Третьему комиссар приказал выяснить, кто этим вечером беседовал с дирижером – во время спектакля и в антрактах.

Шагнув влево, он открыл дверь, ведущую в крохотную ванную. Единственное окно тут было закрыто, как и окно в гримерке. В стенном шкафу висело темное пальто и три накрахмаленные белые сорочки.

Вернувшись в гримерку, он подошел к трупу и, фалангами пальцев отодвинув лацканы его фрака, расстегнул внутренний карман. Нащупав носовой платок, аккуратно, за уголок, вытащил его. Больше в кармане ничего не было. Точно так же он поступил с боковыми карманами, где обнаружились обыкновеннейшие вещи: несколько тысяч лир мелкими купюрами; ключ с пластиковым брелком, вероятно, от этой самой комнаты; расческа; другой носовой платок.

Не желая тормошить мертвое тело до прихода фотографа, обследование брючных карманов комиссар отложил на потом.

Все трое полицейских отправились исполнять распоряжения комиссара, втайне гордые тем, что жертва – такая знаменитость. Директор театра куда‑то пропал. Брунетти вышел в коридор, рассчитывая найти его там, чтобы хотя бы примерно выяснить, когда было обнаружено тело. Но вместо него увидел маленькую черноволосую женщину – она курила, прислонившись к стене. Откуда‑то сзади волнами накатывала музыка.

– Что это? – спросил Брунетти.

– «Травиата», – кратко ответила женщина.

– Знаю. Вы хотите сказать, они после всего этого продолжили представление?

– Даже если рухнет мир, – проговорила женщина тем веским, многозначительным тоном, каким обыкновенно произносятся цитаты.

– Это что‑то из «Травиаты»? – поинтересовался комиссар.

– Нет. Из «Турандот», – ответила брюнетка недрогнувшим голосом.

– Да, но все‑таки, – возмутился Брунетти, – это же неуважение к такому человеку!

Передернув плечами, его собеседница швырнула сигарету на цементный пол и растоптала.

– А сами вы… – наконец спросил комиссар.

– Барбара Дзорци, – ответила женщина и уточнила без всякой об этом просьбы с его стороны: – Доктор Барбара Дзорци. Я была в зале, когда они спросили, нет ли среди зрителей врача, и вот я пришла сюда и нашла его – ровно в десять тридцать пять. Тело тогда было еще теплое, так что, полагаю, он умер не больше чем за полчаса до этого. А чашка на полу уже остыла.

– Вы что, трогали ее?

– Только сгибом пальца. Я подумала, вдруг это важно – горячая чашка или уже нет. Оказалось – уже нет.

Достав из сумочки сигарету, она протянула ее собеседнику, не удивилась его отказу и закурила, щелкнув собственной зажигалкой.