Достав из сумочки сигарету, она протянула ее собеседнику, не удивилась его отказу и закурила, щелкнув собственной зажигалкой.

– Что‑нибудь еще, доктор?

– Пахнет цианидом. Вообще‑то я только читала об этом и как‑то раз работала с ним – на занятиях по фармакологии. Профессор не позволял нам даже нюхать препарат – говорил, что у него и пары опасные.

– Он в самом деле так ядовит?

– Да. Я забыла, сколько его нужно, чтобы убить человека, знаю, что совсем чуть‑чуть: какие‑то доли грамма. И мгновенное действие. Отключается все – сердце, легкие. Видимо, он умер прежде, чем чашка долетела до пола.

– Вы его знали? – спросил Брунетти.

Женщина покачала головой.

– Не больше, чем остальные любители оперы. Или читатели «Дженте», – добавила она, назвав один из пустопорожних глянцевых журналов, которые сама она, на взгляд комиссара, никогда бы читать не стала.

Взглянув на него, она спросила:

– Это все?

– Полагаю, да, доктор. Будьте любезны, оставьте ваши координаты у кого‑нибудь из моих людей – чтобы можно было вас найти в случае необходимости.

– Дзорци Барбара, – повторила она, никак не реагируя на официальность, с какой к ней обратились. – В телефонном справочнике найдете – я там единственная.

Бросив сигарету на пол, она наступила на нее, потом протянула руку комиссару.

– В таком случае – до свидания. Надеюсь, все обойдется.

Он, не поняв, для кого именно– для мертвого маэстро, для театра, для города или лично для него, – кивком поблагодарил врача и пожал ей руку. Когда она удалилась, ему пришло в голову, что работа у них, в сущности, очень похожая. Они встречаются у мертвого тела и оба спрашивают: «Почему?» Но после того, как ответ на вопрос найден, их пути расходятся: врач возвращается к предыстории, назад, к медицинским причинам смерти, а ему предстоит двигаться вперед и искать того, кто виновен в этой смерти.

Пятнадцать минут спустя прибыл судмедэксперт в сопровождении фотографа и двух санитаров в белых халатах, – им предстояло доставить тело в Гражданский госпиталь. Брунетти тепло приветствовал доктора Риццарди и тут же передал ему все, что успел узнать насчет предположительного времени смерти. Вместе они вернулись в гримерку. Изысканно одетый Риццарди натянул латексные перчатки, машинально глянул на часы и опустился возле трупа на колени. Брунетти наблюдал, как тот осматривает тело, – странно и трогательно было видеть, как трупу оказывается почтительное внимание, словно живому пациенту доктор ощупывал его со всей возможной деликатностью, если нужно, ловко поворачивая, опытной рукой помогая уже костенеющей плоти сделать неловкое движение.

– Доктор, вы не могли бы извлечь все содержимое его карманов? – попросил Брунетти – сам он был без перчаток, а добавлять собственные отпечатки ко всем прочим как‑то не хотелось. Доктор выполнил его просьбу, но нашел только тощий бумажник, по‑видимому, крокодиловой кожи – вытащил его за уголок и положил на столик позади.

Потом выпрямился и стянул перчатки.

– Яд. Совершенно очевидно. По‑моему, цианид – вообще говоря, я уверен в этом, но официальный ответ смогу дать только после вскрытия. Но судя по тому, как тело выгнулось назад, ничем иным это быть не может. – Брунетти заметил, что эксперт закрыл глаза покойному и попытался разжать уголки его судорожно искривленного рта. – Это ведь Веллауэр, да? – спросил доктор при всей очевидности этого факта.

Когда Брунетти кивнул, доктор воскликнул:

– Maria Vergine , боюсь, мэру это совсем не понравится.

– Пусть тогда мэр сам и выясняет, кто это сделал, – парировал Брунетти.