– Это все, синьор?

– Позвоните в квестуру, пусть свяжутся с полицией Германии, – и, не дав Мьотти возразить, распорядился: – Скажите им, пусть вызовут переводчицу с немецкого – как ее?

– Болдаччи, синьор.

– Да. Скажете, чтобы ей позвонили, а она пусть свяжется с немецкой полицией. Ничего, что поздно. Скажете, пусть она затребует полное досье на Веллауэра. Если можно, к завтрашнему утру.

– Да, синьор.

Брунетти кивнул. Капрал отдал честь и с записной книжкой в руке устремился к лестнице, ведущей к служебному выходу.

– И еще, капрал, – обратился Брунетти к его удаляющейся спине.

– Да, синьор? – отозвался тот, остановившись уже на верхней ступеньке лестницы.

– Вы уж там повежливей.

Мьотти кивнул, крутанулся на каблуках и был таков. Тот факт, что можно сказать это подчиненному и тот не обидится, заставил Брунетти в очередной раз порадоваться, что его вернули в Венецию после пяти лет службы в Неаполе.

Хотя последние хлопки и крики «Браво!» смолкли минут двадцать назад, толпа за кулисами расходиться не спешила. Те немногие, что явно имели выраженную склонность к более или менее осмысленным действиям, ходили среди остальных, собирая у них реквизит – части костюма, пояса, трости, парики. Какой‑то мужчина буквально перед самым носом Брунетти пронес нечто очень похожее на мертвого пушного зверька. Присмотревшись, комиссар понял, что это – охапка женских париков. На другом конце сцены появился Фоллин, тот самый полицейский, которого он посылал вызвать судмедэксперта. Фоллин подошел поближе и обратился к Брунетти:

– Я подумал, вы захотите побеседовать с певцами, синьор, и попросил их подождать наверху. И директора тоже. Кажется, им это не очень понравилось, но я объяснил, что случилось, и они согласились. Хотя им это все равно не нравится.

Оперные певцы, Брунетти поймал себя на том, что произнес про себя это словосочетание, и повторил: оперные певцы.

– Похвально. Где они?

– Наверху, синьор, – Фоллин указал на короткий лестничный пролет, ведущий на самый верхний этаж театра, и протянул Брунетти сегодняшнюю программку.

Пробежав ее глазами и узнав пару имен, Брунетти направился к лестнице.

– Кто из них больше всех нервничает, Фоллин? – спросил Брунетти, когда они поднялись на верхнюю площадку.

– Сопрано – синьора Петрелли, – ответил полицейский, указывая на дверь в самом конце коридора, ведущего вправо.

– Хорошо, – отозвался Брунетти и повернул влево. – Значит, синьору Петрелли мы оставим на закуску. – И, увидев улыбку Фоллина, невольно подумал, какое впечатление при первой встрече произвели друг на друга ретивый полицейский и сердитая примадонна.

«Франческо Дарди – Жорж Жермон» – гласил отпечатанный прямоугольник, прикнопленный к двери гримерной – первой по левую руку. Брунетти не успел стукнуть в эту дверь второй раз, как оттуда раздалось громкое: «Avanti!»

За маленьким столиком перед зеркалом разгримировывался тот самый баритон, чье имя входило в число известных Брунетти. Франческо Дарди оказался невысоким мужчиной с объемистым брюшком, упиравшимся в гримерный столик, когда певцу приходилось наклоняться к зеркалу.

– Прошу прощения, синьоры, что не встал вам навстречу, – проговорил он, аккуратно удаляя черный контур с левого глаза.

Брунетти в ответ лишь молча кивнул. В следующий миг Дарди оторвался от зеркала и посмотрел на вошедших:

– Да? – и тут же вернулся к прерванному занятию.

– Вы уже знаете, что произошло? – начал Брунетти.