– Слух не о детской передаче, а о проектах каналов WB/CW: половина популярных актеров оттуда основали секты либо стали их участниками.

– Это даже не миф, а правда.

– Если Сара Мишель Геллар замутит культ, то я готов вступить в него без всяких вопросов!

– Уверен, в ее секте будут продвигать тот образ жизни, которого так боялись зрители телепузиков.

Он снова здесь

Вэл выскальзывает из-под одеяла и идет к двери – той, которая соединяет смежные номера, так как ведущую в коридор пока боится открывать, опасаясь быть затянутой в бархатистую непроглядность реальности Китти. Удерживая страх не перед темнотой, а перед собственным желанием последовать туда за сестрой.

Со стороны номера Айзека вторая дверь распахнута. Конечно же он оставил ее открытой. Петли издают скрип, и лежащий в кровати мужчина, не поднимая головы, сдвигается и откидывает одеяло.

Это полубессознательное приглашение, без каких-либо условий или вопросов, дает понять, что он всегда готов поддержать Вэл, даже во сне. Она сворачивается рядом, зная на глубинном уровне, что именно так ей будет легче всего погрузиться в дрему. Поза привычна, тело помнит ее, как мозг помнит слова наставительных песенок. Как помнит образ Китти. Веки сами собой смыкаются.

Вэл открывает глаза только тогда, когда раздается звук сообщения.

– Твои волосы щекочут совсем как раньше, – Айзек отводит их от своего лица и смотрит на экран телефона, отчаянно щурясь, чтобы что-то разглядеть без очков.

– Без пятнадцати шесть, – подсказывает Вэл.

Айзек роняет устройство обратно и сонно вздыхает. Он лежит прямо, а она прижимается сбоку, ощущая долговязое тело, – именно такое, каким выглядит. Ей нравится. Как и всё в этом мужчине.

– Щекочут, как раньше, – повторяет она. – Мы что, вместе жили во время съемок?

– Мы все спали рядом, ага, – он шарит по тумбочке в поисках очков. – Прижимались друг к другу, как стайка щенков. Ты постоянно вскакивала из-за кошмаров.

«И до сих пор вскакиваю», – думает Вэл.

Она знает, что должна встать, поблагодарить Айзека, извиниться перед ним. Сделать хоть что-то. Но пока не готова начать двигаться. Это означало бы вернуться к реальности, которая требовала от нее так много.

– Но я хотя бы не храплю?

– Ну…

– Что? Неправда! Или правда? – Вэл резко садится.

Она никогда раньше не проводила с кем-то ночь целиком, так как всегда избегала близких отношений, хотя и занималась сексом, конечно.

– Скорее мурлыкаешь. Как котенок.

– О боже, я храплю.

– А еще у тебя ноги и руки просто ледяные, – хохочет Айзек, тоже садясь.

Ладони до сих пор не согрелись. Он тоже замечает это, и Вэл должна бы испугаться, что ее кошмары проникают в реальность, но наоборот, чувствует удовлетворение и, подтянув колени к груди и положив на них подбородок, смотрит на собеседника.

– Ты ждал меня. Когда я пришла.

– Мне кажется, я всегда хранил это место для тебя, – отвечает он, выдерживая взгляд Вэл без всякого смущения.

Следует ли ей признаться, что и она чувствует это? Ее должно было бы удивлять абсолютно всё в позабытом друге, но ничего подобного не происходит. Как можно ощутить такую связь с человеком спустя целую жизнь порознь? Будто в груди пустовала ниша размером с Айзека. Пусть минувшие годы в памяти всплывало и не его лицо, а младшей сестренки, но он по-прежнему существовал в самой глубине души. По-прежнему принадлежал Вэл.

Его телефон снова звякает.

– Остальные уже паркуются, – говорит Айзек.