– Разве не забавно? – взгляд Айзека прикован к потрескивающим языкам пламени. – У нас есть дети, и наша заветная мечта – чтобы они не стали похожими на нас, но… они уже наши. Я иногда размышляю, не отравил ли будущее Шарлотты, передав ей свои гены? И какой вред причинил только потому, что являюсь ее отцом.

– Ты несправедлив к себе, – Вэл берет его за руку. – Ради дочери ты стараешься сломать шаблон поведения своих родителей, хотя это очень трудно.

Айзек кивает, но его глаз не видно: в стеклах очков отражается огонь.

– Я сделаю ради нее всё. Несмотря ни на что.

– Мы защитим своих детей так, как не сумели защитить нас наши родители, – заключает Хави.

Вэл чешет ладонь, медленно, ритмично – просто не может остановиться, хотя зуд из-за этого вспыхивает с новой силой. Свет костра делает ночь вокруг абсолютно черной, бесконечной, неразличимой. Поэтому создается впечатление, что круг друзей, совсем недавно еще казавшихся незнакомцами, отрезан от остального мира и заключен в собственную реальность.

– Мой отец считал, что защищает меня, – произносит Вэл. – Но сегодня я выяснила, что никто нас не искал. Мы не скрывались, а просто прятались. Во всяком случае, он прятался. Может, из-за внутренних демонов, а может, после случившегося с Китти боялся потерять и меня. – Это бы объяснило, почему папа едва смотрел на нее: она напоминала ему о младшей дочери, которую он не сумел спасти. Хотя это не оправдывало молчания. Почему он просто не рассказал обо всём? Не сообщил, что они утратили? – Но моя жизнь стала ограниченной. Я не покидала ферму, никогда не путешествовала. Даже не пыталась заняться чем-то другим. Не могла задавать вопросы или хотя бы мечтать. Несколько лет назад мне захотелось сбежать, но отец заболел, и планы пришлось изменить. Пришлось отгородиться от всего, держать двери закрытыми и стремиться только к тому, что было прямо перед глазами, чтобы не оступиться и не упасть в бесконечную…

Вэл осекается, осознав, что уже пересекла черту, перевалилась за грань отчаяния и летит навстречу неизвестности. И когда достигнет дна – что тогда будет?

Айзек берет левую руку девушки. Она закрывает глаза и испускает тихий облегченный вздох, потому что теперь не может чесать ладонь. Дженни придвигается ближе с другого бока и прижимается.

Хави поднимает стакан.

– Выпьем за то, чтобы когда-нибудь оправиться от дерьмового воспитания наших родителей и никогда не узнать, насколько сами мы дерьмово воспитали собственных детей, – и делает большой глоток.

Дженни смеется, но не так свободно, как раньше, а тихо, чуть ли не всхлипывая.

– Поздно. Я уже точно знаю, как именно напортачила с дочерями: превратила их в копии себя. И теперь смотрю на них, одновременно и обожая до безумия, и желая придушить этих мелких засранок. А они плюют на мои чувства, потому что не считают меня личностью.

Маркус кладет руку себе на плечо, прижимается щекой к тыльной стороне ладони.

– Никто не рассказывает, как трудно быть родителями. И как страшно. Моя бывшая жена проводит с нашим сыном половину времени, и каждую секунду в разлуке с ним я беспокоюсь, потому что не смогу помочь, если он расстроится, испугается или поранится. Когда же мы вместе… – он делает паузу, чтобы отпить из бокала, прежде чем продолжить: – Когда мы вместе, я всё равно боюсь чего-то и иногда считаю часы до нового расставания, потому что тогда хотя бы знаю, чего именно опасаюсь.