— И никаких догадочек не возникает?

— Богомол, — коротко ответил я.

— Верно, Богомол! — с довольным видом согласился Повар. — И что именно?

Я подумал о смерти Дурманова, о нежелании Повара выведывать, две недели назад, как именно Богомол доставила мне деньги и в какой стране мира она может находиться… Неужели все-таки?..

— Насколько я понимаю… — я старался потщательней подбирать слова, но как-то не очень здорово мне думалось, в присутствии Повара. — Вы хотите использовать меня, чтобы подцепить её, пока она в России…

Повар вдруг нахмурился.

— Откуда у тебя такая уверенность, что она сейчас в России? — резко осведомился он.

— Во всяком случае, это представляется наиболее вероятным, — осторожно проговорил я.

— Почему? — настаивал Повар.

— В Италии — дело Пиньони, а здесь — смерть Дурманова, одного из важнейших русских свидетелей по этому делу, — я старался говорить как можно спокойней. — Две недели назад Богомол была в Италии, и вам это было отлично известно, и вас это не волновало. А сейчас вас волнует её местонахождение… Выходит, вы разглядели в убийстве Дурманова следы знакомого почерка…

— Тебе эти следы тоже были заметны? — живо спросил Повар.

— Ну… Я подумал о некоторой схожести… но решил, что даю волю своей фантазии. Однако теперь, видя вашу озабоченность…

— Ты сообразительный, сынок, — вздохнул Повар. — Скажем так: теперь меня это волнует, потому что обстоятельства изменились, — он глубоко задумался, потом решительным жестом открыл кожаную папку, лежавшую перед ним, вынул оттуда бумажку и протянул мне. — Вот, прочти. Ты ведь знаешь английский?

Английский я знал не так хорошо, как немецкий, но достаточно, чтобы более-менее свободно объясняться и читать не только газеты, но и классическую литературу (порой, классическая литература давалась мне даже легче, чем газеты, потому что в ней было меньше современного жаргона и больше того «великого английского», которому нас учили). Я прочел сообщение — пересланное, как я увидел, по факсу из Нью-Йорка — и удивленно приподнял брови.

— «The Mantis is gettin' up the sheer wall to get her dust hauled», прочел я. — Что за странная фраза!

— Переведи, — потребовал Повар.

— «Богомол поднимается по… отвесной стене… чтобы… её прах…» с запинками перевел я. Что же должно произойти с её прахом? Слово «haul» означает, насколько я помнил, «тащить», «волочь», «вытаскивать». Говоря о бурлаках или грузчиках, можно употребить этот глагол. Но кого может тащить существо, поднимающееся по отвесной стене, кроме самого себя? — «…Чтобы вытащить свой прах наверх», — неуверенно перевел я.

— Нормально, — удовлетворенно кивнул Повар, забирая у меня бумажку и пряча её назад в папку. — И кто, по-твоему, имеется в виду?

— Наша подруга, — твердо ответил я. — Во-первых, определенный артикль и написание с большой буквы ясно указывают, что «Богомол» имеется в виду как прозвище, во-вторых, форма местоимения, которая может относиться только к человеку, а не к животному…

— Да ладно, оставь свою филологию, — махнул рукой Повар. — Главное, мы оба убеждены: в послании говорится о нашей ненаглядной красавице… Почему ты, кстати, не спрашиваешь, откуда у меня эта бумажка?

— Я думаю, вы сами мне это скажете, если сочтете нужным, — сказал я.