Закрыв заседание, судья Ди велел советнику Хуну пригласить Чжу Даюаня к себе в кабинет. Судья уселся за стол и указал Чжу на кресло. Четыре его помощника заняли свои обычные места на стульях. Слуга разлил чай. Затем судья Ди сказал:

— Прошлой ночью я не стал обсуждать убийство наставника Ланя, потому что хотел сначала узнать результаты медицинского осмотра и, кроме того, воспользоваться советами господина Чжу, который знал учителя всю свою жизнь.

— Я сделаю все, что смогу, чтобы злодей, убивший нашего боксера, предстал перед судом! — выкрикнул Чжу Даюань. — Это был самый лучший атлет из всех, каких я знал. Есть ли у вашей чести какие-нибудь соображения о том, кто совершил это грязное дело?

— Убийцей, — сказал судья, — был некий молодой татарин или, по крайней мере, человек в татарском одеянии.

Советник Хун быстро взглянул на Дао Ганя и произнес:

— Мы подумали, ваша честь, — а почему бы убийцей наставника Ланя не мог быть кто-то другой? В конечном счете, в списке, составленном Ма Жуном и Цзяо Таем, больше шестидесяти имен!

— Но никто из них, — сказал судья, — не мог войти в комнату наставника Ланя и выйти из нее незамеченным. А убийца знал, что банщики носят черную одежду из промасленной ткани, напоминающую черные татарские одежды. Убийца вошел в баню вместе с тремя юношами. Он не отдал свою бирку в предбаннике, а сразу прошел в коридор, прикинувшись банщиком. Вспомните, там же такой густой пар, что невозможно разглядеть, кто находится рядом. Он проскользнул в комнату Ланя, подложил отравленный цветок в чайную чашку и вышел. Из бани он, вероятно, удалился через служебный ход.

— Умный подлец! — воскликнул Дао Гань. — Все продумал!

— Но остались кое-какие улики, — заметил судья Ди. — Татарскую одежду и бирку он, конечно, уже уничтожил. Но, должно быть, он ушел, не заметив, что наставник Лань в последние мгновения жизни пытался сложить фигурку из «Семи кусочков», которая, возможно, и указывает на преступника. Кроме того, наставник должен был хорошо знать этого человека, а у нас есть его общее описание, которое оставил тот юноша. Может быть, господин Чжу сможет сказать нам, не было ли у Лань Даогуя худого ученика небольшого роста, с довольно длинными волосами?

— Не было! — сразу ответил Чжу Даюань. — Я знаю их всех, это здоровые парни, и учитель настаивал на том, чтобы они брили головы. Какой позор, такой замечательный боец убит ядом — презренным оружием труса!

Все замолчали. Потом Дао Гань, медленно крутивший пальцами три длинных волоска, торчащих на его левой щеке, неожиданно произнес:

— Оружие труса или женщины!

— Лань никогда не связывался с женщинами! — с презрением сказал Чжу Даюань.

Но Дао Гань покачал головой и сказал:

— Может быть, в этом и кроется причина, по которой его убила женщина! Возможно, Лань кого-нибудь отверг, а это часто вызывает лютую ненависть.

— Во всяком случае, мне известно, — добавил Ма Жун, — что многие танцовщицы жаловались, что наставник Лань не обращает на них внимания, они сами рассказывали мне об этом. Его сдержанность, видимо, привлекала девчонок, хотя только Небесам известно почему!

— Вздор! — сердито воскликнул Чжу.

Судья Ди молча выслушал их и произнес:

— Должен сказать, что эта мысль мне нравится. Хрупкой женщине нетрудно изобразить мальчика-татарина. Но тогда она должна быть любовницей Лань Даогуя! Ведь когда она зашла в ванную, он даже не попытался прикрыться! Полотенца остались на вешалке.