|
Госпожа Юнкер спросила, кого я предпочитаю, мальчиков или девочек, и я, оглядевшись, ответил сдержанно, что не знаю, кого она может мне предложить. Она не засмеялась. Консультация не увенчалась успехом. Перед тем как определить у меня челюстную невралгию, она пожелала, чтобы я посетил дантиста, когда протрезвлюсь. Это тут, через улицу, сказала она. Я уверен, что она позвонила ему при мне и договорилась насчет приема, вот только не помню, пошел я к нему тогда же или на следующий день. Звали его Моляр, и это "л" было как песчинка в дупле; через сорок лет я воспользовался им в "A Kingdom by the Sea". Девушка, принятая мной за ассистентку дантиста (для которой она, впрочем, была слишком нарядно одета), сидела нога на ногу, болтая по телефону, и просто ткнула в дверь сигаретой, которую держала в руке, ничем иным не прервав своего занятия. Я очутился в комнате, банальной и безмолвной. Лучшие места были заняты. Обычная большая картина над безалаберной книжной полкой изображала горный поток с перекинутым через него срубленным деревом. В какой-то из ранних часов приема несколько журналов уже переправились с полки на овальный стол, подпиравший собственный скромный подбор предметов - пустую цветочную вазу, к примеру, и casse-tete размером с часы. Это был крохотный круговой лабиринт с пятью серебристыми горошинами, которые полагалось благоразумными поворотами кисти загнать в центр спирали. Для ожидающих детей. Таковых не имелось. Кресло в углу обнимало толстого господина с букетом гвоздик поперек колен. Две пожилые дамы сидели на бурой софе - чужие друг дружке, судя по благовоспитанному просвету между ними. Во множестве лье от них сидел на стуле с мягкой обивкой культурный молодой человек, верно, писатель, и держа в ладони памятную книжечку, заносил туда карандашом особливые заметки, верно, описания разных разностей, по которым блуждал его взор, отрываясь от книжицы, - потолка, обоев, картины и волосистого загривка мужчины, что стоял у окна, сцепив за спиною руки и лениво взирая поверх хлопающих подштанников, поверх лиловатого окошка юнкеровского ватерклозета, по-над крышами и холмами предгорья на далекий хребет, где, лениво раздумывал я, еще, может быть, цела та иссохшая сосна и мостит живописный поток. И вот дверь в конце комнаты со смехом распахнулась, и появился дантист, краснолицый, при галстухе бантом, в мешковатом праздничном сером костюме с довольно изысканной черной повязкой на рукаве. Последовали рукопожатия, поздравленья. Я попытался напомнить ему о нашей договоренности, но пожилая почтенная дама, в которой я признал госпожу Юнкер, перебила меня, сказав, что это она виновата. |
