Изменить размер шрифта - +

     Трое любовников, бывших  у  ней  в  юности  (это  число  и
вымучивал у нее с лютостью пушкинского безумного игрока и с еще
меньшей   удачливостью),   остались   безымянными,   и  значит,
призрачными, лишенными личных черт, и  значит,  тождественными.
Они  исполнили  их  краткие  па  в  тени ее одиночной партии, -
фигуранты кордебалета, годные для приторной гимнастики,  но  не
танца:  было ясно, что никто из них не станет премьером труппы.
Напротив, она, балерина, была словно темный алмаз, все грани ее
таланта готовились вспыхнуть, но под гнетом окружающей гили она
пока ограничивалась в жестах и  поступи  выражениями  холодного
кокетства,   увертливого  флирта,  ожидая,  когда  из-за  кулис
выскочит в громадном  прыжке  (вслед  за  приличной  прелюдией)
мраморнобедрый  атлет  в  блестящем  трико.  Мы полагали, что я
избран на эту роль, однако мы ошибались.
     Лишь проецируя эти стилизованные  образы  на  экран  моего
сознания,  мог  я умерить муку чувственной ревности, обращенной
на призраков. И однако ж, нередко я уступал ей  по  собственной
воле.  Французское окно моего кабинета на вилле "Ирис" выходило
на тот же крытый  красной  черепицей  балкон,  что  и  окно  ее
спальни;  приоткрыв,  створку  удавалось  установить  под таким
углом, что  возникало  два  разных  вида,  вливавшихся  один  в
другой.   Стекло  наклонно  ловило  за  монастырскими  сводами,
ведшими от комнаты к комнате,  кусочки  ее  постели  и  тела  -
волосы, плечи, - каких иначе я не сумел бы увидеть от старинной
конторки,  за которой писал; но в нем помещалась еще, казалось,
только вытяни руку, зеленая реальность сада и шествие кипарисов
вдоль  его  боковой  стены.  Так,  раскинувшись  наполовину   в
постели,  наполовину  в  бледнеющем  небе,  она  писала письмо,
притиснув его к моей шахматной доске, к  той,  что  поплоше.  Я
знал,  что  если  спрошу,  она  ответит:  "А,  старой  школьной
подружке" или "Старенькой мисс Купаловой",и знал, что  так  или
иначе  письмо  доберется  до почтовой конторы без того, чтобы я
повидал имя на конверте. Но я позволял ей писать, и  она  уютно
плыла  в спасательном поясе из подушек над кипарисами и оградою
сада, а я неустанно исследовал - безжалостно, безрассудно -  до
каких неприглядных глубин достанет щупальце боли.

11.
Русские уроки большей частью сводились к тому, что она отно-
сила мое стихотворение или эссе к той или этой русской даме -
к мадемуазель Купаловой или к мадам Лапуковой (ни та ни дру-
гая английского толком не знала) и получала устный пересказ
на своего рода домодельном воляпюке. Когда я указывал Ирис,
что она зря расходует время на такую пальбу в белый свет, она
измышляла еще один алхимический метод, который мог бы позво-
лить ей прочитать все, что я написал. Я уже начал тогда
(1925) мой первый роман ("Тамара"), и она лестью выманила у
меня экземпляр первой главы, только что мной отпечатанной.
Она оттащила его в агенство, промышлявшее переводами на фран-
цузский утилитарных текстов вроде прошений и отношений, пода-
ваемых русскими беженцами разного рода крысам в крысиных но-
рах  различных  "комиссарьятов".
Быстрый переход