– Ты не мог бы переделать заключение по поводу малышки?

– Да нет, там написана сущая правда. Девочка давно уже не девственница.

– Мне это известно так же хорошо, как и тебе. Но еще мне известно, что Учитель здесь ни при чем.

– Что ты пообещал девчонке?

– Ничего. Она ненавидит Учителя. Для нее он воплощает все то, чего она лишена: мягкость, преданность, доброту. Она мечтала бы занять место его дочерей, но она – дочь Мехового. Жизнь – лотерея, мы все это знаем. И этого знания бывает достаточно, чтобы желать зла другим. Некоторые начинают рано. Детство – далеко не всегда цветущий сад.

– Тебе придется убедить ее признаться. Ведь именно ты создал эту ситуацию.

– Я делал это для всех нас.

– Тебя никто об этом не просил, но думай так, если хочешь. В любом случае, здесь всегда найдутся люди, которые продолжат верить в виновность Учителя, что бы ты ни сделал, что бы ни сказал. Он должен отсюда уехать, и как можно быстрее. Остров теперь для него не лучшее место. Ведь ты этого хотел, не так ли?

– Остров никогда и не был для него подходящим местом. Впрочем, теперь он не лучшее место и для всех нас.

Мэр присел на корточки и принялся подбирать осколки.

– Ты что, собираешься их склеивать?

– Зачем говорить такие глупости?

Было решено отправиться к пленнику и освободить его. Доктор охотно согласился составить Мэру компанию. Через недолгое время, помывшись и переодевшись – а Мэр к тому же побывал у Мехового и переговорил с его дочкой, – они встретились перед церковью, напротив ратуши. День едва наступил, но уже обещал быть по-прежнему нестерпимо знойным. Неба будто не существовало, оно растворилось в раскаленной свинцово-серой пелене слоистых облаков, сквозь которую лишь изредка проглядывало солнце. Послышался гудок парома, покидавшего гавань и навсегда увозившего от них Комиссара.

«Часовые», остававшиеся на площади, увидев Мэра и Доктора, приблизились к ним. От бессонной ночи и ненависти лица людей стали серыми и походили на старую мятую бумагу. У мужчин на щеках неопрятными черными точками проступила щетина, а лица женщин, с кожей цвета помоев, красными глазами и сухими губами, напоминали причудливые физиономии на абстрактных картинах. Островитян охватила одна лихорадка – жажда смерти, та, что овладевала в прежние времена толпой перед эшафотом, когда отрубленная голова и хлещущая кровь вдруг придавали ее жизни мгновенный и жестокий смысл, предлагая ей глоток могущества и наслаждения, пусть и единственный.

Слов Мэра оказалось недостаточно, чтобы успокоить людей. Их лишали того, что в течение нескольких часов стало для них смыслом существования, их обкрадывали, выворачивая карманы. Какое им дело было до того, что лживые доводы девочки неверно истолковали, что Доктор ни в чем не был уверен, что сам Комиссар снял обвинения с подозреваемого?

Одни слова порой воздвигают стены, которые другим словам разрушить не под силу. Мэр велел всем разойтись по домам. Но что это значило? Дома их ждала привычная скука, однообразие обыденной жизни, что-то давным-давно приевшееся, монотонное, беспросветное и тошнотворное. Здесь, на площади, они чувствовали себя по-другому, ощущали свою значимость. Трудно порой спускаться с облаков.

Из предосторожности Мэр запер дверь, когда они с Доктором вошли в здание мэрии. Не спеша он поднялся по центральной лестнице в свой кабинет, где приготовил кофе. Врач наблюдал за его действиями, не принимая в них участия. Никто из мужчин не произнес ни слова. Мысли обоих были заняты только кошмарными картинами, которые продемонстрировал им Комиссар на снимках. Потом, по-прежнему молча, они спустились в подвал.