Когда Сафа хотел рассмотреть их получше, в спину врезался Макс. Лицо у чувырлы было потное, вахтовики передвигались почти бегом, и чтобы не отстать, хромому приходилось ковылять изо всех сил.

Вахтовиков заставили свернуть с палубы в носовую надстройку и пройти по коридору с заваренными иллюминаторами. Теперь их вынуждали двигаться методом, которым пользуются при выдавливании зубной пасты. Сзади запихивали все новых вахтовиков, заставляя передних быстрее погружаться в нутро корабля. Коридор привел их в переднюю часть надстройки с прозрачными стеклянными стенами в руку толщиной – бывший дансинг лайнера.

Стекла были давно немытыми и выглядели отталкивающе. Повсюду пестрели пыльные отпечатки ладоней, стоп, высохшие подтеки органического происхождения. На пол, некогда покрытый плиткой, вообще было страшно смотреть.

Когда вахтовики были набиты в дансинг словно сельди в бочку, появился капитан.

Его сопровождали все те же матросы с дегенеративными лицами, но очень толстые, весом далеко за центнер. Никто и так не рискнул бы напасть на них, но чтобы отшибить саму мысль о сопротивлении, каждый сжимал в руках по умхальтеру. Их научили нажимать на курок, а большего от них и не требовалось.

При движении капитан совершенно не двигал руками, что было неестественно, и руки висели как плети. Лицо по – лошадиному вытянутое имело совершенный серый оттенок.

– Я капитан судна Заремба! Я компаньон господина Кантесельфа! – представился капитан.

Все были настолько напряжены, что еще одного удара никто не вынес, и по толпе прокатился стон. Все разом безоговорочно поверили, что речь идет именно о ТОМ САМОМ Кантесельфе, безголовом монстре, пожирателе детей. Сафа сам вырос на таких страшилках, боясь ночью заглянуть под кровать, где притаился он – страшный и ужасный Кантерсельф, не имеющий головы, но имевший зубастое горло.

– Вы будете находиться здесь, – продолжал капитан.

– Почему не в каютах? – спросил мужчина в одной синей майке, схваченный в последний момент, не успевший протрезветь и оттого чересчур болтливый.

Один из жирных матросов тотчас двинулся к нему, рассекая толпу своей округлой тушей. Мужчина, даже несмотря на то, что был пьян, понял, что влип, глядя на быстро приближающуюся массу, не сулящую ничего хорошего, невзирая на застывшую на лице улыбку, а может, именно из-за нее, вывернутые толстые губы на недоразвитом лице. Пьяница попытался скрыться за окружающими его вахтовиками, но те выталкивали его, чтобы самим не попасть под удар живого тарана, и чтобы не дай бог, их не спутали с говорившим.

Неловко двигающийся матрос не сразу бы поймал протрезвевшего на глазах пьяницу, если бы вахтовики сами не подтолкнули его в объятия охранника. Ухмылка матроса сделалась еще шире и, уронив пьяницу на пол, он наступил ему на живот ногой не меньше 60-го размера. Мужчина по-женски завизжал, но недолго, изо рта несчастного выступила кровь, ноги мелко задергались в конвульсиях. Матрос выволок его из дансинга и при всех скинул за борт.

– Будете болтать, когда я разрешу, – пояснил Заремба. – Сейчас я разрешаю.

После предыдущего эпизода казалось, что никто больше никогда не осмелится рта раскрыть, но вперед выступил человек в костюме с дынеобразной головой, брезгливо посторонившийся от обступивших его вахтовиков.