– Выходит, спасая девчонку, я сделал ее сиротой!

Рамондо поднимает обливающуюся слезами девушку с земли и показывает ее хозяину, словно это не человек, а вещь.

– Ну и что нам теперь с ней делать?

Никомед разглядывает девушку, которая, глотая слезы, со страхом ждет его приговора.

– Отправляйся в замок, детка, и от моею имени попроси там убежища и работы. Я – барон Никомед ди Калатрава. А обратиться тебе нужно к моей сестре Аделаиде.

Девушка, схватив руку Никомеда и поцеловав ее, с низко опущенной головой направляется к замку.

Кавалер и его оруженосец провожают ее глазами. Заметно, что Никомед глубоко взволнован.

– Поступив по-христиански, я запятнал себя ужасным преступлением и лишил несчастную беременную девчонку отцовской заботы…

– Отец ее был дровосеком. Он тут один из немногих, кто не ушел в Крестовый поход. Теперь уж мы потрясемся зимой от холода.

Никомед, обернувшись к Рамондо, продолжает развивать свою мысль:

– Мудрость моих древних философов подсказывала мне, что вмешиваться не следовало, а христианская вера превратила меня в убийцу.

– И я тоже говорил вам, господин: оставьте их, не лезьте.

Никомед грустно улыбается:

– Ну-ка, Рамондо, давай поскорее вернемся назад, на нашу старую тропу. – Потом, взглянув на замок, добавляет: – Девчонку там примут, она найдет в замке приют и защиту. Так что мы можем продолжить наше путешествие. Как ты насчет того, чтобы идти в темноте, Рамондо? Нам надо наверстать упущенное по моей вине время.

С этими словами он делает решительный шаг к тропе. Рамондо и мул следуют за ним.

– Ничьей вины тут нет, хозяин. Просто Господь вас неправильно наставил.

– Если верно, что Господь наставил меня неправильно, значит, это его вина. Как бы то ни было, а преступление я совершил во имя Бога. Теперь, Рамондо, ты и сам видишь, что мой словесный Иерусалим куда лучше. Моя метафора охраняет нас от всяких неожиданных поступков и преступлений.

– Что такое метафора, я не знаю, но, по-моему, вам она подходит куда лучше, чем вера.

Как у Аделаиды благодаря откровению Господню появляется надежда стать святой.

С верхней площадки башни священник и Аделаида вглядываются в окутанную темнотой равнину. Аделаида вздыхает:

– Их больше не видно.

– Да, не видно, потому что темно, но они снова вернулись на правильный путь.

– Вы говорите, этот ублюдок получит имя ди Калатрава?

– Я ничего не говорю. Так говорит девчонка.

Аделаида сокрушенно качает головой:

– Какой позор… Какое унижение… Какое наказание…

Священник берет руку Аделаиды и крепко сжимает ее.

– Мужайтесь, Аделаида, все эти испытания помогут вашей душе вознестись в Рай. Вы и так уже святая…

Лицо Аделаиды лучится предвкушением блаженства. Она счастлива и тонким голосом затягивает:

– Confitemini Domine quoniam bonus…

Священник тотчас же подхватывает слова псалма:

– …Quoniam in seacutum

misericordia eius…

Gloria Patri…

Трехсотый день похода. Кавалер ди Калатрава и его слуга решают обменяться платьем и ролями

Никомед и Рамондо, совершенно голые и дрожащие от холода под лучами негреющего зимнего солнца, сидят на двух валунах и ждут, когда просохнет их одежда, развешанная на жердях.

– А вдруг сейчас нагрянут неверные? Что будем делать, хозяин?

– Сразимся с ними!

– Прямо вот так, голые?

– Ты предпочитаешь ходить в мокрой одежде? Для меня лично сырость пострашнее неверных.