— Ты же не курил больше года. Зачем начинать снова?
— Не перечь мне, — резко бросил он.
Чарли помолчала, затем достала пачку из ящика стола. Он вытряхнул из пачки сигарету, Чарли поднесла к кончику свечу. Пастырь глубоко затянулся. Едкий табачный дым заполнил легкие. Он закашлялся.
— Теперь тебе лучше? — с сарказмом спросила Чарли.
— Намного, — коротко ответил он и затянулся вновь.
— Тогда ложись и позволь девушкам заняться тобой.
Он кивнул и вытянулся на кровати. Чарли зажгла вторую свечу и вставила ее в подсвечник. Затем направилась к двери.
— Я скоро.
— Спасибо, Чарли.
— Тебе нет нужды благодарить нас, Пастырь. Мы все тебя любим.
— И я вас люблю.
— Повернись, Пастырь, — Сара села, скрестив ноги по-турецки. — И положи голову мне на ноги.
Он подчинился. Последний раз затянулся сигаретой. Как хорошо. С чего он бросил курить, глупость какая-то. Он протянул окурок Мелани, и та вдавила его в пепельницу. Слабый запах масла достиг его ноздрей, когда девушки смочили им свои ладони и начали массировать его.
Сара, сидевшая позади, занялась шеей и плечами, Мелани, склонившаяся над ногами, взялась за ступни, а затем перешла к лодыжкам. Чарли не ошиблась. Легкие прикосновения смазанных маслом рук расслабляли и успокаивали. Пастырь, наслаждаясь, закрыл глаза.
Руки Сары переместились с плеч на грудь, двигаясь плавными кругами по его соскам и ребрам. Мелани добралась до бедер.
— Не сопротивляйся нам, Пастырь, — нарушила молчание Мелани. — У тебя напряжены мышцы. А мышцы должны быть мягкими.
— Как мне этого добиться?
— Расскажи нам о Боге, Пастырь, — предложила Сара. — Если ты будешь думать о Нем, то перестанешь волноваться из-за себя.
Он открыл глаза и посмотрел на нее, вытянувшую руки, чтобы достать до живота. Он видел, как блестит от пота ее тело, ощущал слабый запах, идущий от ее «персика».
— Это не так-то легко. Ты слишком хорошо пахнешь.
Сара хихикнула.
— Тогда я расскажу тебе о Боге.
— Хорошо.
— Только не знаю, с чего начать, — внезапно смутилась она. — Я видела сон. Но боялась сказать тебе. Вдруг это богохульство.
— Единственное богохульство в нашей общине — страх поделиться чем-либо. Даже своими сомнениями.
— Мелани знает о моем сне. Я ей рассказала.
— Тогда расскажи и мне.
Она разминала Пастырю мышцы живота, пальцы ее давили куда сильнее, чем на грудь.
— В моем сне я стояла ночью у распятия, у ног нашего Создателя, когда что-то заставило меня поднять голову и Иисус посмотрел мне в глаза. Я почувствовала, как ослепительная белизна залила все вокруг. Такая яркая, что я ничего не видела. А когда мои глаза привыкли к свету, я поняла, что смотрю не на Его лицо, а на твое, и на меня смотрят не Его глаза, а твои. И в них стояла такая боль, что мне захотелось подняться, коснуться тебя и утешить, но как я ни тянулась, мне не удавалось коснуться твоих ног. Я начала плакать. И проснулась.
Пастырь почувствовал слезы на своих щеках. Посмотрел на Сару. Она плакала, не прекращая массировать его живот. Он не промолвил ни слова.
— Что это значит, Пастырь? — спросила Сара. — Это был сон? Или ты действительно Иисус Христос?
— Одно я знаю наверняка, — ответил он. — Я — не Иисус Христос. Об остальном ничего сказать не могу. Но я думаю, что ты с таким жаром ищешь нашего Бога, что подсознательно подменяешь Его тем, кто ближе к тебе, кого ты можешь потрогать. |