«О, Людмила, грех роптанье;

         Скорбь — создателя посланье;

         Зла создатель не творит;

         Мертвых стон не воскресит». —

         «Ах! родная, миновалось!

         Сердце верить отказалось!

         Я ль, с надеждой и мольбой,

         Пред иконою святой

         Не точила слез ручьями?

         Нет, бесплодными мольбами

         Не призвать минувших дней;

         Не цвести душе моей.

         Рано жизнью насладилась,

         Рано жизнь моя затмилась,

         Рано прежних лет краса.

         Что взирать на небеса?

         Что молить неумолимых?

         Возвращу ль невозвратимых?» —

         «Царь небес, то скорби глас!

         Дочь, воспомни смертный час;

         Кратко жизни сей страданье;

         Рай — смиренным воздаянье,

         Ад — бунтующим сердцам;

         Будь послушна небесам».

         «Что, родная, муки ада?

         Что небесная награда?

         С милым вместе — всюду рай;

         С милым розно — райский край

         Безотрадная обитель.

         Нет, забыл меня спаситель!» —

         Так Людмила жизнь кляла,

         Так творца на суд звала…

         Вот уж солнце за горами;

         Вот усыпала звездами

         Ночь спокойный свод небес;

         Мрачен дол, и мрачен лес.

         Вот и месяц величавый

         Встал над тихою дубравой:

         То из облака блеснет,

         То за облако зайдет;

         С гор простерты длинны тени;

         И лесов дремучих сени,

         И зерцало зыбких вод,

         И небес далекий свод

         В светлый сумрак облеченны…

         Спят пригорки отдаленны,

         Бор заснул, долина спит…

         Чу!.