5 марта (1690), на день памяти Обретения мощей благоверного князя Феодора Смоленского и чад его Давида и Константина Ярославских, святейший патриарх Иоаким заскорбел главною болезнью.

15 марта (1690), на день памяти мученика Агапия и с ним семерых мучеников — Пуплия, Тимолая, Ромила, двух Александров и двух Дионисиев, патриарх соборовался, посвятился елеем.

16 марта (1690), на день памяти святителя Серапиона, архиепископа Новгородского, апостола Аристовула, епископа Британского, и священномученика Александра папы Римского, патриарх Иоаким за спасение души своей и ради облегчения от болезни указал на Москве во все монастыри девичьи и женские, кроме Вознесенского и Алексеевского, игуменьям и старицам, и во все московские богадельни нищим мужеска полу и женска, раздать милостыни по 6 денег человеку и роздано 58 рублей 10 денег.

17 марта (1690), на день памяти Алексия, человека Божия, и преподобного Макария, игумена Калязинского, чудотворца, святейший патриарх Иоаким скончался.

18 марта (1690), на день памяти святителя Кирилла, архиепископа Иерусалимского, мучеников Трофима и Евкарпия, святейший патриарх Иоаким был погребен.

— Вот и привел Господь свидеться, Софья Алексеевна, да в монастырских стенах. Видно, отвернулся от нас Всевышний, не внял молитвам бабьим.

— Узнала что, царевна-сестрица? Что с нашими, Марфа?

— Узнать узнала, да не знаю, как и сказать тебе, Софьюшка. Одна новость другой горше. Может, Бог с ними? Ничем ты теперь никому не поможешь, только душу себе бередить будешь.

— Нет, Марфа Алексеевна, мне каждая новость нужна. Запомнить ее хочу. Крепко запомнить. Может, еще удастся с недругами да обидчиками нашими счеты свести. Говори, сестра!

— Федька Шакловитый на допросах всех оговорил. Что было, чего не было, все наплел.

— О князе? Что о нем?

— Почем мне знать. Об одном известилась, новое наказание Голицыну назначено. Из Каргополя в Яренск ехать ему указано.

— Яренск? Города такого не слыхала.

— Кто бы знал! От Вологды верстах в семистах, на реке на Вычегде. Стольник Скрябин там с князем оказался. Так он Тимофею Стрешневу вот что отписал: «А в Яренск, государь, приехал генваря в 6 числе совсем в целости; а езда, государь, моя такая была: лучше бы я, государь, болезнию какою лежал, или в полону был, а нежели бы, государь, в таком мучении один день был… А городишко, государь, здесь самое убогое: всего и с целовальниками, и с подьячими, и с приставом 30 дворишков. А уездные, государь, люди в городе мало бывают. Именно, государь, нигде такого мучения нет, как бедный ныне я мучаюсь». Хотела ты правды, Софья Алексеевна, вот она вся перед тобою. Ничего не скрыла, не переиначила. И там люди живут, а уж как — иное дело.

— За что? За что князя так? Что Федька соврал?

— Сказал будто о тебе да князе. Подробности разные.

— Холоп проклятый! Мне-то все едино, а Васеньке…

— Перестань ты все о нем да о нем, Софьюшка. Будущее из головы не выкинула, так о всех и знать надобно.

— Что там еще, Господи?

— Сильвестра Медведева изловили. В Дорогобуже достали и к Троице привезли. Слыхала, поди, весь сыск по делу Шакловитого в монастыре ведут. Там и с Сильвестра сан иноческий сняли, пытали да к смертной казни приговорили.

— Как к казни? За какие такие вины особенные?

— Молчал да на своем стоял. Ересиархом назвали и после суда, до пролития крови, в твердое хранило монастырское поместили. Может, помилуют. Может, новые пытки измыслят — ради покаянного отречения от ереси. Ты ведь сама ему «Книгу о манне хлеба животного» написать велела.