Милокрас отвел глаза: при мысли о неведомой деве, за которой давали княжий стол, он ощущал волнение. Воображение рисовало ее прекрасной, будто Заря-Зареница. Жировит только усмехнулся и ущипнул свой ус.

* * *

Древляне этой беседы не слышали и только подивились, зачем здесь сын Унемысла луческого. Об ожидаемом сватовстве они ничего не знали. Людомир им об этом не сказал, хотя сам гонцам от Благожита очень обрадовался. Нынешний приезд в Хотимирль он замыслил еще весной, как звено в длинной цепи заранее продуманных событий…

Изгнанные со своей земли киевскими русами, древляне знали, где им стоит искать союзников. Среди других потомков древнего Дулеба: волынян, бужан, дреговичей. Етон плеснецкий им помочь не мог: его связывал с владыками Киева договор о дружбе, и из попытки толкнуть его на открытую ссору и разрыв с ними ничего не вышло. От него древляне направились к Людомиру, самому сильному из Дулебовичей, в его стольный город Волынь. Людомир принял гостей хорошо, но сразу много не обещал. Раздор древлян с русами мог принести ему пользу, но столкновение с киянами несло и немалые опасности.

– Все мы, потомки Дулеба, должны теперь заедино встать, – говорил ему тот, кого в Плеснеске называли Малом; лишь здесь, в Волыни, он открыл Людомиру свое подлинное имя. – И мы, и вы, волыняне, и дреговичи. Иначе, поодиночке, сожрут и вас русы, как нас сожрали.

– Истину молвишь, да только дреговичей на ратное поле палкой не выгонишь. Благожит воевать не охотник.

– А коли так, недолго и ему своей волей красоваться, – прохрипел Мал, всего год назад звавшийся Володиславом, князем деревским. – Обронит, как девка купальский венок.

Сидевшие вокруг отроки захрюкали, пытаясь сдержать смех. Очень им ясно представился князь дреговичский в виде девки, вместе с венком уволоченной каким-нибудь бойким парнем за куст. Даже те из них, кто уже побывал в сражениях, оставались все же совсем юны и ощущали жаркий трепет при мысли о купальских игрищах.

– Вот попомни мое слово – кто до рати не охоч, думает грозу пересидеть под кустом, укрывшись листом, тот через год-другой у руси в холопах окажется! – Володислав грозил Людомиру пальцем, будто воплощение злой судьбы и гибели.

Год назад это был статный, хоть и невысокий, но весьма приглядный собой молодец всего-то двадцати с небольшим лет, уверенный и веселый. Но с того зимнего дня, когда сгорел Искоростень, он постарел лет на пятнадцать. Страшный багровый шрам пересекал правую сторону лица, и теперь князь деревский был одноглазым калекой. Он еще не оправился до конца, был слаб, сильно исхудал, постоянно кашлял. Но в уцелевшем глазу его отражалась несломленная воля и упрямая жажда мести. Поэтому и люди, уведенные Коловеем с родной земли, оставались с ним. Кое-кто за зиму одумался и решил тайком пробираться в родные места, чтобы там вновь завести хозяйство и жить потихоньку, выплачивая русам увеличенную дань. Но большинство осталось с Володиславом. Если уж боги чудом сохранили им князя, то он когда-нибудь, раньше или позже, сумеет вернуть земле Деревской свободу и честь.

Людомир пристально смотрел на гостя из-под своих густых бровей, будто оценивал. Был он далеко не прост, и Володислав не ждал, что волынский князь втравит свою землю в войну ради того, чтобы помочь древлянам. Этого он не сделает, хоть весь день пой ему песни про Дулеба и его двенадцать сыновей. Но должно ему хватит ума понять: если Дулебовичи и дальше будут позволять бить себя поодиночке, то не уцелеет никто.

– Русы свои земли в один кулак собирают, – продолжал Володислав. – Зачем Ингорь Ольгу в жены взял, из стран полуночных вез – неужто поближе девки ему не нашлось? Тут все непросто – чтобы здешние земли их, полянские, объединить с теми, что на полуночи у них, на Ильмерь-озере и на Волхове.