Демон призадумался, а потом объявил:

    – Или одно, или другое. Выбирайте.

    – Тут и выбирать нечего, – кисло проговорил Сирхан. – Золото ни к чему, если нет свободы…

    – Свобода! – крикнула Соня, опасаясь, что демон передумает.

    – Свобода, – прошептала Энна.

    – Хорошо, – милостиво позволил демон. – Я отпускаю вас. – И добавил, ухмыляясь: – До встречи…

    * * *

    Мгонга извивался в своих путах. Снова и снова взывал он к божеству, которому служил сызмальства, еще будучи подручным своего отца, старого шамана. О, Мбонга, отец Мгонги, был великим жрецом! Он никогда не позволил бы чужакам с отвратительно бледной, как могильный червь, кожей проникнуть в святилище и осквернить его!

    Добыть для связанного бога белокожую супругу – каким ужасающе нелепым, каким роковым оказался этот замысел для всего народа Мгонги! Лишь теперь молодой чернокожий жрец осознал это в полной мере.

    Много столетий назад черные шаманы, объединившись, начали великую охоту. Они выследили древнего бога, они загнали его, как дикого зверя, и тот попал в тщательно приготовленную для него магическую ловушку.

    И вот теперь все их усилия пропали втуне. И все из-за поспешности решений, принятых Мгонгой, его неопытности и желания услужить божеству!

    Мгонга перестал извиваться и затих. Веревка больно впивалась в его тело. Молодому чернокожему жрецу вдруг показалось, что он как будто сделался крупнее телом… Что происходит? Должно быть, что-то ужасное!

    Мгонга попытался крикнуть, но влажная липкая глина забила ему рот. Языка и зубов больше не было – они превратились в глиняные комки, размоченные слюной.

    От ужаса глаза Мгонги вылезали из орбит. Зрение его тоже изменилось. Теперь он видел не то, что находилсь в поле его зрения, здесь и сейчас. Он различал бездны и пики каких-то иных, древних времен. Ему был внятен ход звезд, но и звезды располагались на небе иначе – не так, как во времена какого-то там Мгонги…

    Ему было больно и неудобно. Ноги затекли. Руки больше не слушались. Пальцы, всегда такие ловкие, исчезли. Они просто рассыпались прахом. Уродливые беспалые лапы еше шевелились, стянутые веревкой, и бессильно скребли пол пещеры.

    Мгонга еще раз попытался крикнуть. Из его груди вырвалось нечеловеческое рыдание.

    Он ощутил жгучий голод. Он хотел есть! Вся его новая, мощная, демоническая плоть изнемогала от голода. И еще его разрывала на части похоть. Его бедра непроизвольно тряслись и содрогались. Он вертелся и стонал, пытаясь хоть как-то погасить этот пожар. Тщетно! Какая-то часть сознания Мгонги, который уже не был больше Мгонгой, отдавала себе отчет в том, что насытить этот голод ему не удастся теперь никогда.

    Может быть, минут сотни лет, прежде чем люди отыщут в этих пещерах – ведомые древними преданиями и легендами своего народа – вечно жаждущего глиняного истукана. Они водрузят его на пьедестал, начнут приносить ему жертвы, класть к его ногам подношения… И вечно держать его в плену, связанным!

    А он должен будет насылать дожди на их поля и следить за тем, чтобы их скотина была мясной и плодовитой!

    Мгонга закрыл глаза, тщетно борясь с отчаянием. Да, он обрел то, о чем люди могли только мечтать, отдавая годы и годы на овладение мистическими тайнами. Он стал бессмертным.

    И чего не отдал бы сейчас чернокожий жрец за то, чтобы от этого проклятого дара избавиться!

    * * *

    Соня не могла понять, во сне все происходит или наяву, бредит она или грезит.