Но Соломон Таллоу не проронил ни звука.

Глава пятидесятая

Хеппи проснулась, но пока пребывала в дремотном замешательстве между сном и бодрствованием.

Во мраке пещеры она разглядела свой разорванный рукав и верёвку, которая была обмотана у неё вокруг запястья и тянулась вверх, к торчащему из стены каменному шипу. Но сон пока не отпускал её; ни пещера, ни оковы, ни лохмотья её сейчас не волновали.

Отец был рядом, его лицо блестело в свете огня. Они играли в свою любимую игру, и он тихонько напевал колыбельную, которая ей так нравилась. Должно быть, в тот день они преодолели долгий путь: от усталости болело всё тело. Ещё она чувствовала отчаянное нежелание засыпать, потому что боялась, проснувшись, не найти его рядом.

Она пыталась внимательно следить за деревянными шариками: как блестела их отполированная поверхность, как они тихо постукивали друг об друга. Но это не помогало. Она так устала и так удобно устроилась, а колыбельная так нежно убаюкивала её…

Она всё-таки проснулась, и увиденный сон постепенно отдалялся от неё. Однако она всё ещё ощущала тепло и ровное дыхание – вдох, выдох. Она протянула руку в темноту – и коснулась чего-то ребристого и чешуйчатого.

Чего-то живого.

Тут она поняла, что вокруг неё обвился спящий змей, белый и гладкий, со сложенными крыльями; длинный хвост свернулся кольцом, как бы защищая её; на нём покоилась длинная заострённая морда. Змей открыл глаза ярко-жёлтого цвета и посмотрел на неё проницательным взглядом. Из его ноздрей тонкой струйкой вырвался дым, а из горла доносились странные звуки, напоминавшие шёпот ветра и барабанную дробь сильного дождя.

– А-а-ай… Са-а-а…

Имя, рождённое мечтами, успокаивающее и сильное, само пришло ей в голову и спешило сорваться с языка. Хеппи почувствовала, как змей плотнее обвился вокруг неё. Она поняла: он, как и сама она, был напуган, одинок и искал утешения в их близости.

Хеппи закрыла глаза и будто бы растворилась в размеренном ритме его вдохов и выдохов.

– Аза, – произнесла она.

Глава пятьдесят первая

Илай поднял с земли ветку, положил на угли, и затухший было костёр снова разгорелся. Он подбросил ещё хвороста, немного подождал, пока огонь не затрещал, и поставил греться котелок.

Вода закипела, и Илай опустил в котелок пригоршню ячменной муки. Затем добавил остатки пойманной накануне рыбы и всё перемешал.

Каменный пророк открыл глаза, потянулся и сел. Он растерянно озирался по сторонам, пока его затуманенный взгляд не остановился на скалолазе.

– Так ты проснулся, – сказал Илай.

Икабод кивнул и потёр глаза кулаками. Он поднял голову и стал принюхиваться, как грызун, подёргивая носом.

– Еда, – пробормотал он.

– Немного каши-размазни с рыбой, – кивнул Илай. – Похоже, тебе не мешало бы поесть, пророк.

– Не откажусь, – Икабод поёжился под пристальным взглядом бледно-голубых глаз.

– И что же это было – зелёный ликёр или голоса предков? – холодно спросил скалолаз, передавая Икабоду дымящуюся миску. – Прошлой ночью в твоих поступках было маловато здравого смысла. Но на этот раз ты хотя бы не пытался оглушить меня ликёром.

– Ни то, ни другое, – ответил Икабод с набитым кашей ртом. – После того удара молнии я, кажется, прозрел. Так что вчера у меня на уме было совершенно другое.

Илай помешивал кашу в котелке.

– Я просто никчёмный трусливый неудачник, – продолжал Икабод, как будто разговаривая сам с собой. – Другие пойдут – о, да, пойдут, – а Икабод не отважится последовать за ними.