Она понимала, что должна насмерть перепугаться, но почему-то ей не было страшно.

   «Что-то со мной не так. Это очень странно… но разве мне не все равно? Мне вообще всё все равно, кроме встречи с мамой, и мне плевать, что она все время забывается и называет меня „дорогушей“, а не „Эгги“, как раньше».

   Эглантина ничего не почувствовала даже тогда, когда все увидели изуродованную книгу по высшему магнетизму. Не было ни угрызений совести, ни гордости за свою ловкость, ни радости от маминой похвалы.

   Мама в тот раз очень хвалила ее за эти страницы.

   Вообще-то Эглантина уже плохо представляла, что такое радость, но и про грусть она тоже давно позабыла. Она должна переживать из-за Примулы, но чувство (любое чувство!) требовало слишком больших затрат, слишком больших усилий. Это было настолько странно, что Эглантина удивилась.

   Желудок ее по-прежнему оставался каменным.

   Эглантина посмотрела на Рыжуху и машинально сказала:

   — Вообще-то, Примула — моя лучшая подруга. Наверное, это смешно, но я не испытываю никакой грусти.

   — Может быть, это потому, что она вовсе не лучшая твоя подруга? — отозвалась Рыжуха. Она помедлила, а потом встала и подошла к Эглантине. — Может быть, это я — твоя лучшая подруга?

   Эглантина долго разглядывала Рыжуху, а потом крепко зажмурила глаза.

   — Нет, нет… Не думаю, что это так.

   И в этот момент, впервые за долгое время, в желудке ее что-то еле заметно шевельнулось.

   — Как знаешь, — дружелюбно ответила Рыжуха, поворачиваясь к ней спиной.

   Эглантина попала в отряд под командованием Копуши, который считался лучшим следопытом в своем клюве.

   Сама Эглантина занималась в клюве искателей-спасателей и была знакома с основами своего ремесла. Она знала, что прежде всего нужно тщательно осмотреть местность впоисках вороньих гнезд.

   Вороны часто нападали на сов, особенно тех, что летали в одиночку в дневное время.

   Сипухи среди всех сов славились своим чутким слухом.

   Благодаря несимметрично расположенным ушным щелям и слегка вогнутому лицевому диску, улавливающему звуки со всех сторон, сипухи способны услышать почти неслышимое — например, стрекот одинокого сверчка или сердцебиение мыши.

   Во время полета Эглантина снова почувствовала себя странно.

   Ее зрение и слух действовали не согласованно, как было раньше, а вразнобой.

   Да что с ней такое творится?

   «Да ну, пустяки! — отмахнулась было она, но вдруг подумала: — Пустяки? Нет, я не должна считать это пустяками! От таких вещей зависит жизнь. Сова, которая не в состоянии связать звук с увиденным образом, обречена погибнуть! Глаукс, да я должна сойти с ума от страха. Почему же я ничего не чувствую? Что со мной случилось? Что со мной творится?»

   — Ради Глаукса, Эглантина! — заорал на нее Мартин, крохотный новошотландский мохноногий сыч, близкий приятель Сорена. — Смотри, куда летишь! Ты едва не сшибла меня на повороте.

   — Извини, — тихо обронила Эглантина.

   Копуша резко повернул голову. «Что творится с Эглантиной?» — подумал он, наверное, в десятый раз за последние два часа.

   Примула бесследно исчезла.

   Совы летали повсюду, но так ничего и не обнаружили. Стали поговаривать о том, что неплохо бы послать гонцов к дозорщикам в разные районы Южных Царств.