были простенькое управляющее устройство и программа, записанная на перфокарте. Если при работе

машины потенциалы в ячейках совпадали по знаку с импульсами, подаваемыми управляющим

устройством, то бактерии размножались, если нет, — погибали. В каждой ячейке у нее были

помещены колонии различных бактерий.

   — Понимаю, — сказал, улыбнувшись, Космонавт, — естественный отбор на соответствие

программе. Мне кажется, знаете ли, что это не такая уж глупая идея.

   — Я и не говорил, что она глупая. Иначе бы я не стал со всем этим связываться. Однако вы

знаете, какие колоссальные трудности стоят между остроумной догадкой и получением практически

ценных результатов.

   — Но вы бы могли просто...

   — Конечно. Я мог поручить одной из лабораторий выяснить, стоит ли с этим возиться. Но меня

интересовало не столько само изобретение, сколько его автор. Родителей у нее не было.

Воспитывалась она у сестры, с которой я быстро договорился, пообещав, что в течение этого года

буду сам заботиться о необходимом пополнении знаний ее питомицы.

   На следующий день я велел поставить для нее стол в маленькой комнатке под лестницей и

спустя несколько часов был вынужден принять меры восстановлению порядка в институте. Пожалуй,

было ни одного сотрудника, которого бы, как муху на мед, не влекла загадочная надпись на двери

чулана: "Л а б о р а т о р и я     к р о в н о г о     м а ш и н о в е д е н и я". Честное

слово, это звучало очень здорово, и у меня просто не хватило духа лишить свое новое

приобретение возможности поиграть в научного работника, хотя уже спустя несколько дней я

убедился, что профессия укротительницы подошла бы ей гораздо больше. Первой была приведена в

повиновение моя секретарша. Просто удивительно, как быстро она стала ручной. Сказать по

правде, у меня вскоре создалось впечатление, что всех в институте интересовало таинственное

существо в новой лаборатории гораздо больше, чем основная работа.

   Однако прошел год, и ни о какой задаче на пропорциональное сближение еще нельзя было и

мечтать. К тому времени мы уже оба забыли о нашем договоре. Больше того: как-то получилось

само собой, что Сашка пользовалась правом беспрепятственного входа в мой кабинет в любое

время. Иногда она появлялась, горя нетерпением посвятить меня в какое-либо сенсационное

открытие, а иногда просто, чтобы поплакать на диване, когда все оказывалось не таким уж

ослепительным. Боюсь, что в это время мы с ней менялись ролями. Она, обливаясь слезами,

требовала немедленно отпустить ее обратно в школу, а я уговаривал закончить очередную серию

опытов. Кончалось это обычно тем, что она срывалась с места и мчалась в лабораторию, оседлав

новую сногсшибательную идею.

   Наибольшие трудности возникали с проблемой размножения машин. Если в материнской особи

удавалось без особого труда выработать то, что мы называли "безусловным рефлексом на

программу", то в потомстве происходило черт те что. Обычно не более чем один опыт из тысячи

давал более или менее точное воспроизведение расположения бактерий в ячейках.

   Наконец нам с ней удалось изобрести нехитрое устройство, позволяющее печь машины как блины.

Это было нечто вроде гектографа. Лист пластика, смазанный желатином, накладывался на

поверхность машинной матки и прокатывался роликом. А когда мы начали вводить в желатин

токопроводящие вещества и избавились от путаной проводки проблему можно было считать вчерне

решенной.

   — Бактерии на печатных схемах, — усмехнулся Космонавт.

   — Что-то вроде этого.