Мой дух, о ночь, как падший серафим,

         Признал родство с нетленной жизнью

         звездной

         И, окрылен дыханием твоим,

         Готов лететь над этой тайной бездной.

Купальщица

         Игривый плеск в реке меня остановил

         Сквозь ветви темные узнал я над водою

         Ее веселый лик – он двигался, он плыл, —

         Я голову признал с тяжелою косою.

         Узнал я и наряд, взглянув на белый хрящ,

         И превратился весь в смущенье и тревогу,

         Когда красавица, прорвав кристальный плащ,

         Вдавила в гладь песка младенческую ногу.

         Она предстала мне на миг во всей красе,

         Вся дрожью легкою объята и пугливой.

         Так пышут холодом на утренней росе

         Упругие листы у лилии стыдливой.

Тополь

         Сады молчат. Унылыми глазами

         С унынием в душе гляжу вокруг;

         Последний лист разметан под ногами,

         Последний лучезарный день потух.

         Лишь ты один над мертвыми степями

         Таишь, мой тополь, смертный свой недуг

         И, трепеща по-прежнему листами,

         О вешних днях лепечешь мне как друг.

         Пускай мрачней, мрачнее дни за днями

         И осени тлетворный веет дух;

         С подъятыми ты к небесам ветвями

         Стоишь один и помнишь теплый юг.

«Не избегай; я не молю…»

         Не избегай; я не молю

         Ни слез, ни сердца тайной боли,

         Своей тоске хочу я воли

         И повторять тебе: «люблю».

         Хочу нестись к тебе, лететь,

         Как волны по равнине водной,

         Поцеловать гранит холодный,

         Поцеловать – и умереть!

«В благословенный день, когда стремлюсь…»

         В благословенный день, когда стремлюсь

         душою

         В блаженный мир любви, добра и красоты,

         Воспоминание выносит предо мною

         Нерукотворные черты.