Но подождите улыбаться над этой преступницей, которая плачет, что ее дочери актрисы.

Посмотрите, сколько муки в ее глазах:

— Я знаю, что случается с этими «пажами». Но мне хоть бы знать только, живы ли они, или нет. Отыщите их, узнайте, где они. Не забудьте меня здесь, на Сахалине. Уведомьте меня. Дайте телеграмму. Хоть только — живы или нет мои дети… Мне немного осталось жить, хоть умереть-то, зная, что с моими детьми, живы ли они… Господи, мучиться здесь, в каторге, не зная… Может быть, померли… И никогда не узнаю, не у кого спросить, некому сказать…

«Рокамболя в юбке» больше не было.

Передо мной рыдала старушка-мать о своих несчастных детях.

Слезы, смешиваясь с румянами, грязными ручьями текли по ее сморщенным щекам.

О, проклятый остров, где так много горя!»

Конец цитаты.

 «СВАДЬБА»

Один из самых распространенных мифов о судьбе Соньки Золотой Ручки касается вероятной подмены настоящей Софьи Блювштейн нанятой ею за большие деньги женщиной, отбывавшей вместо нее каторгу.

Пищей для этих слухов стало явное несовпадение впечатления, оказанного Сонькой на публику во время суда, состоявшегося в Москве в декабре 1880 года, и той картины, что увидели на Сахалине Чехов и Дорошевич. Причем если Дорошевич, который побывал на Сахалине семью годами позже Антона Павловича, не сомневается, что перед ним та самая Сонька («Да, это остатки той»), то Чехов в нерешительности («Глядя на нее, не верится, что еще недавно она была красива до такой степени, что очаровывала своих тюремщиков»).

Так кто же отбывал каторгу — Золотая Ручка или ее «заместительница»? Рискуя ошибиться, мы можем сказать — это была Софья Блювштейн. И попробуем распутать клубок домыслов и версий.

Практика подмены реального преступника двойником была достаточно распространена на сахалинской каторге и называлась «свадьбой». Нельзя сказать, что явление было массовым. Речь, скорее, о единичных случаях, раздутых молвой до масштабов всеобщего поветрия. Сказывались теплящиеся в душах каторжан надежды на чудесное освобождение. Мол, были бы деньги, «сосватал» бы себе подмену, как это получилось у такого-то и такого. А на самом деле не было ни «такого», ни «этакого». И случай подмены, о котором все потихоньку говорили, был арестантской легендой, сказкой о чудесном освобождении.

Разоблачить миф о подмене Золотой Ручки женщиной-двойником или убедиться в том, что это была именно Сонька, поможет придирчивый анализ имеющихся в нашем распоряжении доказательств.

Первое, на что обратим внимание, — на словесные портреты, оставленные классиками русской литературы. И сравним их с описанием, зафиксированном полицейским протоколом (оно приведено в главе «Вся жизнь — игра»). Краткое, даже пунктирное описание Чехова не противоречит полицейскому протоколу. Сонька и в самом деле маленькая, худенькая женщина — «рост 1 метр 53 сантиметра». У Дорошевича портрет Соньки выглядит ярче и конкретней. Но и здесь принципиальных противоречий с протокольным описанием внешности Золотой Ручки нет. У Дорошевича Сонька «маленькая старушка с нарумяненным, сморщенным как печеное яблоко лицом». Если сделать поправку на возраст, то легко представить, что 51-летняя женщина, перенесшая столько тяжких физических и моральных испытаний, может выглядеть, как старушка. В остальном все верно — «маленькая» и в подстрочнике «худенькая» (хотя явно это Дорошевич не говорит).

Но все-таки, как связать светскую даму яркой обворожительной внешности и вот эту «маленькую старушку» или женщину с «мышиным» выражением лица? Кто из них Сонька, а кто другая женщина?

Скорее всего, это — Софья Блювштейн.