Она выскакивала в коридор на телефонные звонки, может быть, это он звонит, что у них в школе собрание, вечер, какое-то неожиданное чепе.

Обычно он всегда приходил вовремя. А если и случалось, что он являлся поздно, то он предупреждал Надежду, перед тем как уйти, или же звонил по телефону. А на этот раз — полная неопределенность и неизвестность.

«Самое страшное, это когда решительно ничего не знаешь, — думала Надежда. — Москва — большой город, огромный город, с невероятно оживленным движением транспорта. Мало ли что могло случиться?»

Всевозможные картины, одна другой страшнее и чудовищнее, проходили перед ней. И чтобы хотя бы немного отвлечься, чтобы как-то обмануть саму себя, она пошла в ванную, начала стирать. Однако то и дело прерывала стирку, потому что звонил телефон, и она бежала к нему, снимала трубку, потом голос ее угасал, и она снова уходила стирать, пока вновь не раздавался звонок.

И она слышала, как Леля капризным тоном спросила: 

— Почему у нас трубка такая мокрая?

Надежда долго развешивала белье на общем балконе, потом поминутно стала выходить на лестничную площадку, выкурила по крайней мере с десяток сигарет.

Когда она закурила одиннадцатую, явился Валерик. Еще сверху, со своего шестого, Надежда увидела, он бежит через две ступеньки на третью, насвистывая и напевая что-то про себя. Неожиданно замолчал, нос к носу встретившись с нею.

— Тетя Надя! Вот не ждал. Почему вы не спите?

Надежда несколько мгновений молча глядела в его простодушно улыбающиеся глаза: каков молодчик, мало того, что заставил ее волноваться черт его знает как, буквально места себе не находила, а он себе улыбается и невинно вопрошает, почему это тетя Надя не ложится спать?

Она не стерпела, схватила Валерика за вихор, легкомысленно торчавший надо лбом, хорошенько дернула несколько раз.

Он изумленно отпрянул от нее, а ей сразу же стало легче. Прежде всего наконец-то она видит его, живого, невредимого. И потом, потом утоленная месть всегда сладко успокаивает сердце.

— Неужели нельзя было хотя бы позвонить, чтобы я не волновалась? — спросила Надежда, когда они вошли в комнату.

— Я звонил, — сказал Валерик. — Честное слово, один раз позвонил из автомата, было занято.

Он не лгал. Она знала, что он не лжет, она уже привыкла ему верить.

Однако как бы наперекор самой себе сказала:

— Можно было бы еще позвонить или две копейки пожалел?

— Слушайте, тетя Надя, — начал Валерик, — невероятно хочу есть.

Надежда встала было со стула, он ринулся к ней, почти насильно усадил обратно.

— Нет, я все сам, к тому же я лучше вас знаю, что у нас есть.

Открыл дверцу холодильника, вынул яйца, кусок колбасы, масло.

— Сейчас соображу яичницу из четырех яиц.

— Давай из пяти, — сказала Надежда. — На мою долю останется одно яйцо.  

Он засмеялся:

— Пусть будет из шести, вам и мне по три.

Потом они сидели за столом, дружно уплетали яичницу, на редкость вкусно приготовленную Валериком. Надежда как-то призналась, что такую яичницу, какую готовит Валерик, ей не приходилось есть. Это было пухлое, в то же время нежное, словно бы воздушное чудо кулинарного искусства, необыкновенного золотистого цвета, распространявшее упоительный аромат.

«Может быть, в этом и заключено счастье — думала Надежда, время от времени поглядывая на Валерика. — Это счастье, когда рядом тот, кого любишь, и знаешь, что можешь сделать для него хорошее, обрадовать его, даже осчастливить. Я же вижу, что он счастлив, что ему нравится, что я о нем тревожусь».

— Когда мы переедем на новую квартиру, я оборудую холодильник в стене, — сказал Валерик. — Вырежу кусок стены и вставлю туда холодильник, словно шкаф.