— Тут он повернулся к Манфреду, который сидел в расслабленной позе, откинувшись на роскошные красные подушки, и заговорил так, будто обращался только к нему: — Вы так часто давали понять, что человеческая жизнь — самый незначительный фактор в ваших планах, что, если моя жизнь… или даже жизнь кого-то из вас помешает вам добиться своих целей, вы, не задумываясь, принесете ее в жертву… Вот так! — Он щелкнул пальцами и замолчал.
— Продолжайте, — только и сказал Манфред.
— Мне известны ваши подвиги, — вновь заговорил странный молодой человек. — Да и кто о них не слышал?
Он вынул из кармана бумажник и достал из него газетную вырезку. Никто из трех слушавших его мужчин даже не посмотрел на бумагу, которую он разложил на белой скатерти. Их взгляды были устремлены на его лицо.
— Вот список убитых… во имя правосудия, — сказал Кортлендер, разглаживая вырезку из «Мегафона». — Людей, которым законы этой страны неписаны, эксплуататоров и распутников, грабителей казны и растлителей молодежи… Людей, которые покупали и продавали «правосудие». — Он снова сложил бумагу. — Я молился о том, чтобы когда-нибудь встретиться с вами.
— Продолжайте, — все тем же бесстрастным голосом повторил Манфред.
— Я хочу работать с вами, стать одним из вас, разделить вашу жизнь и… — он заколебался, а потом серьезно произнес: — И, если понадобится, смерть.
Манфред медленно кивнул и посмотрел на мужчину, который хромал.
— Что скажете, Гонзалес? — спросил он.
Леон Гонзалес был прекрасным физиономистом. Молодой человек знал это, он повернулся и встретил устремленный на него оценивающий взгляд.
— Энтузиаст, мечтатель и интеллектуал, конечно же, — медленно произнес Гонзалес. — Надежен. Это хорошо. И уравновешен — это еще лучше. Но…
— Но? — настороженно поинтересовался Кортлендер.
— Подвержен страсти, а это плохо, — вынес вердикт Гонзалес.
— Ее можно научиться сдерживать, — спокойно возразил молодой человек. — Мне пришлось иметь дело с людьми, которые соображают лихорадочно и действуют необдуманно. И этим грешат все организации, которые борются со злом беспорядочными преступлениями, чувства превращают в чувствительность и королей путают с монархией.
— Вы состоите в Красной сотне? — спросил Манфред.
— Да. Но только потому, что Красная сотня помогла мне пройти несколько шагов по той дороге, которую я избрал.
— В каком направлении?
— Кто знает? — ответил юноша. — Прямых дорог не бывает, и нельзя судить о своем предназначении по тому, куда тебя привели первые шаги.
— Я не буду объяснять, чем вы рискуете, — сказал Манфред. — Не стану я объяснять и того, какую ответственность вы хотите возложить на свои плечи. Вы богаты?
— Да, — безразлично кивнул Кортлендер. — Мне принадлежит большое имение в Венгрии.
— Я задал этот вопрос неспроста, хотя, если бы вы были бедны, это не повлияло бы на наше решение, — сказал Манфред. — Вы готовы продать свое имение… Буда-Грац, если не ошибаюсь… ваше высочество?
Впервые молодой человек улыбнулся.
— Я не сомневался, что вы узнали меня, — сказал он. — Что касается моего имения, я готов продать его, не глядя.
— И вырученные деньги передать мне?
— Да, — быстро ответил Кортлендер. |