|
Больше всего на станции было объявлений какого-то переезжего торговца по имени Цыган Джек — довольно странный вид рекламных объявлений для обычно строгих станционных щитков. Огромные яркие плакаты с надписью большими буквами: «Все хорошо» и маленькой припиской снизу: «Пока что». Небольшие листки с призывом: «Напиши кузине в Лондон… и передай, что Цыган Джек готов уступить!» и так далее. Было там и довольно странное: «Книга укажет путь». Спускаясь по лестнице, напротив станции Манфред заметил и другие удивительные свидетельства активной деятельности этого странного торговца — большие освещенные вывески с надписями примерно такого же содержания. Когда его усадили в темный кеб с наглухо закрытыми окнами, он широко улыбнулся. Изобретательность Леона Гонзалеса поистине не знала границ. На следующее утро, когда к нему зашел начальник Челмсфордской тюрьмы, Манфред выразил желание написать письмо своей кузине в Лондон.
— Вы видели его? — спросил Пуаккар. — Только мельком, — ответил Леон. Он подошел к окну и выглянул. Прямо перед окном высилась мрачная серая стена тюрьмы. Он вернулся к столу и налил чашку чая. Еще не было шести, и большую часть ночи он провел на ногах. — Министр внутренних дел, — сказал он, прихлебывая обжигающую жидкость, — очень неосторожен в переписке, да и вообще человек беспечный. — Это замечание имело непосредственное отношение к приезду Манфреда. — Я за последние две недели дважды наведывался в дом этого достопочтенного господина, и теперь меня просто распирает от чрезвычайно интересной информации. Вам, например, известно, что у Уиллингтона, председателя торговой палаты, роман на стороне? Или что сын первого лорда адмиралтейства пьет как сапожник, а лорд-канцлер терпеть не может военного министра, который ужасный болтун и… — Ведет личный дневник? — спросил Пуаккар, и Гонзалес кивнул. — Дневник, в котором собрано слухов на тысячи фунтов, и хранится он под замком за шесть с половиной пенсов. В его доме установлена охранная система Магно-Селли, и он держит трех слуг. — Ну, вы просто ходячий справочник, — проронил Пуаккар. — Дорогой Пуаккар, — с некоторой обидой в голосе отозвался Леон, — вы, похоже, привыкли получать от меня бесценные сведения, при этом совершенно неблагодарно забывая изображать невероятное изумление — раз, застывать, как громом пораженный, — два, и округлять глаза с чувством восхищения и благоговейного трепета — три. Пуаккар от души рассмеялся — крайне редкое явление. — Я уже перестал удивляться вашему уму и талантам, о мудрейший! — воскликнул он по-испански. Эти двое всегда разговаривали на этом языке, когда оставались наедине. — Нет, это не про меня, — продолжил Пуаккар. — Но, хоть я и тугодум, никто не назовет меня лодырем. Леон улыбнулся. Напряженная работа последних нескольких недель сказалась на них обоих. Не так-то просто было подготовить «Три месяца в Марокко». Первые слова каждого седьмого абзаца вместе составляли послание, которое нужно было передать Манфреду… И послание это не было коротким. К тому же пришлось изрядно потрудиться, чтобы успеть набрать текст книги, организовать ее срочное издание и внесение в список библиографических новинок, да вдобавок еще и подсунуть ее под нос неблагодарной публике. Как моряки на всякий случай запасаются спасательными поясами, так и «Четверо благочестивых» всегда имели под рукой оборудование, которое могло пригодиться в той или иной непредвиденной ситуации. Пуаккар из своих частых коротких поездок в центральные графства Англии иногда возвращался с диковинного вида частями какого-то непонятного механизма. |
