На первом этаже зала первая камера по правую руку от входа, со стороны кабинета начальника тюрьмы, просторнее и удобнее тех, что расположены за ней. Внутри нее можно увидеть даже некоторый намек на уют: на полу — полоска ковра, на стене — газовый рожок в плафоне из проволоки, внутри которого днем и ночью горит свет, стол, стул, простая, но удобная кровать. Это камера смертников. В дюжине шагов от ее порога находится дверь, которая ведет в другую часть тюремного двора. Там, если пройти еще с десяток шагов по выложенной каменными плитами дорожке, вы окажетесь у невзрачного одноэтажного здания без окон с широкой дверью, через которую могут одновременно пройти два человека. Внутри этого здания — прочная балка от стены до стены для веревки, под ней — люк и яма с выкрашенными желтовато-розовой клеевой краской кирпичными стенками.

Из своей камеры Манфред с интересом прислушивался к усиливающемуся день ото дня гулу толпы, беснующейся у тюремных ворот.

Доктор, который ежедневно навещал его, оказался приятным и умным собеседником. В некотором смысле он заменил Джорджу начальника Уондзуортской тюрьмы, поскольку глава Челмсфорда был человеком сдержанным и ни на йоту не отступал от тюремных правил. Как-то раз Манфред поведал доктору о том, что думает о защитниках «Рациональной веры».

— Но зачем же в таком случае вы завещали им такую огромную сумму?! — воскликнул изумленный медик.

— Потому что больше всего я не люблю недалеких, ограниченных и глупых людей, — загадочно ответил заключенный. — Этот Суини… — продолжил он.

— Как вы узнали про Суини? — поинтересовался доктор.

— Слухами земля полнится, — беспечно отвечал Манфред. — О Суини известно не только в Англии. К тому же я знаю все обо всех.

— Как насчет меня, например? — Доктор лукаво посмотрел на заключенного.

— Насчет вас, — многозначительно повторил Манфред. — С того дня, как вы окончили Клифтонский колледж, до того как женились на младшей дочери мистера Арбакла из Чертси…

— Боже правый! — не сдержав изумления, воскликнул доктор.

— Я достаточно долгое время изучал рабочий персонал тюрем, расположенных вблизи Лондона, — пояснил Манфред. — Вас это удивляет?

— Пожалуй, что нет, — ответил его собеседник, и все же было видно, что это произвело на него сильное впечатление.

Жизнь Манфреда в Челмсфорде мало чем отличалась от жизни в Уондзуорте. Дни его были заполнены той же тюремной рутиной: прогулки строго по расписанию, визиты начальника тюрьмы, доктора и священника.

В одном Манфред был тверд: он отказывался от любой духовной помощи и не посещал служб. О своем отношении к религии он прямо заявил тюремному священнику, чем поверг его в необычайное изумление.

— Вам неизвестно мое вероисповедание, — сказал Манфред, — потому что я отказался сообщать об этом кому-либо. Но я уверен, что вы все равно не стали бы стараться обратить меня в свою веру или изменить мои давно устоявшиеся убеждения.