«— Почему ты не зажжешь газ?», — спросила я у Теда.

«— Тебе это нужно?»

«— Какой прок сидеть в темноте».

Он зажег газ. Закурил трубку; ему, я знала, это пойдет на пользу. А я все сидела и глядела на улицу. Не знаю, что на меня нашло. Я почувствовала, что если буду дальше сидеть в этой комнате, то сойду с ума. Тянуло куда-нибудь, где светло и людно, хотелось отвязаться от Теда, то есть не совсем так, отвязаться от всего того, что думал и переживал Тед. У нас было только две комнаты. Я пошла в спальню; в углу еще стояла детская кроватка, но я, не глядя туда, переменила платье, одела шляпу с вуалью, вернулась к Теду и сказала:

«— Я выйду».

Он посмотрел на меня и, по-моему, заметил, что я в новом платье, и как-то догадался, что я хочу побыть без него.

«— Ладно», — сказал он.

В книге он заставил меня идти через парк, но по правде не так. Я пошла к вокзалу и взяла извозчика до Черинг-кросса. Всей-то езды на шиллинг. Потом пошла по Стрэнду. Еще прежде чем выйти из дому, я решила, что мне делать. Помните Гарри Ретфорда? Так вот, он был тогда в «Адельфи» на вторых ролях. Ну, я к артистическому подъезду, попросила его вызвать. Гарри Ретфорд мне всегда нравился. Да, он был отнюдь не строгих правил и немного бессовестный по части денег, зато развеселый и при всех своих недостатках на редкость добрый. Вы ведь знаете, его убили на войне с бурами?

— Я не знал. Заметил только, что он исчез и его имя не попадается в театральных программках, и думал: видно, стал бизнесменом или еще кем-то.

— Нет, он сразу попал на фронт. Его убили под Ледисмитом. Ну, чуточку я подождала, и он спустился; я говорю ему: «Гарри, давай сегодня кутнем. Завернем на ужин к Романо?» — «К вашим услугам, — отвечает. — Обожди здесь. Как только кончится спектакль и я разгримируюсь, сразу спущусь». Мне стало легче уже оттого, что я его увидела; он играл ипподромного жучка, и смешно было от его вида в клетчатом костюме и в котелке и от его красного носа. И я, значит, дождалась конца пьесы, он спустился, и мы пошли к Романо.

«— Ты голодная?», — спросил он меня.

«— Смертельно», — ответила я; так оно и было.

«— Давай закажем самого лучшего, — сказал он, — и плевать на цены. Биллу Террису я сказал, что веду на ужин лучшую свою девочку, и растрогал его на пару фунтишек».

«— Берем шампанского», — сказала я.

«— Салют вдове!» — поддержал он.

Не знаю, приходилось ли вам бывать в те годы у Романо. Это был шик. Там собирались разные актеры и жокеи, и девчонки из «Гейти» тоже туда ходили. Место было что надо. И сам Роман тоже. Он знал Гарри и подошел к нашему столику; он забавно коверкал английский язык, потому, считаю, что понимал, как смешит людей. И всегда давал взаймы пятерку, если, видит, кто вконец издержался.

«— Как детеныш?» — спросил Гарри.

«— Лучше».

Я не стала говорить ему правду. Ведь мужчины такие странные, не понимают некоторых вещей. Я знала, Гарри покажется отвратительным, как это я отправилась в ресторан, когда несчастный ребенок лежит мертвый в больнице. Он изо всех сил начнет сочувствовать, а мне хотелось совсем другого — хотелось веселиться.

Рози закурила сигарету, которую вертела в руке.

— Вот когда у женщины подойдут роды, то муж, бывает, не может уж вынести напряжение и проводит время у другой. А потом жена про то узнает (забавно, до чего часто оно так случается) и закатывает жуткий скандал, дескать, хуже некуда, и как это он уходил себе и вытворял такое, пока она терпела адские муки.