ДА УЖ, НАСЧЕТ ФОРМЫ ОН СПЕЦИАЛИСТ.

     - Ничего, - успокаивал он себя. - Главное, предки не узнают. Они  еще долго не узнают.

     В третьем часу ночи, парализованный страхом, Курт Дюссандер проснулся от собственного стона, ловя ртом воздух.  Грудь  точно  придавило  тяжелым камнем - а что если это инфаркт? Нашаривая в темноте кнопку,  он  чуть  не сковырнул ночник.

     Успокойся, сказал он  себе,  видишь,  это  твоя  спальня,  твой  дом, Санто-Донато, Калифорния, Америка. Видишь, те же коричневые шторы на окне, те же книги из лавки на Сорен-стрит,  на  полу  серый  коврик,  на  стенах голубые  обои.  Никакого  инфаркта.  Никаких  джунглей.  Никто   тебя   не высматривает.

     Но ужас словно прилип  к  телу  омерзительной  влажной  простыней,  и сердце колотилось как бешеное. Опять этот сон. Он знал - рано  или  поздно сон повторится. Проклятый мальчишка. Письмо, которым он прикрывается, это, конечно,  блеф,  и  весьма  неудачный...  позаимствовал  из  какого-нибудь телевизионного детектива. Найдется  ли  на  свете  мальчишка,  который  не распечатает конверт с доверенной ему тайной? Нет  таких.  Почти  нет.  Эх, знать бы наверняка...

     Он осторожно сжал и разжал скрюченные артритом пальцы.

     Вытащив из пачки  сигарету,  он  чиркнул  спичкой  о  ножку  кровати. Настенные часы показывали два  часа  сорок  одну  минуту.  Про  сон  можно забыть. Он глубоко затянулся и тут же закашлялся дымом. Да  уж  какой  там сон, сойти, что ли,  вниз  и  пропустить  один-два  стаканчика.  Или  три. Последние полтора месяца он явно перебирал. Разве так он держал выпивку  в тридцать девятом, в Берлине, когда оказывался в увольнении,  а  в  воздухе пахло лебедой, и со всех сторон звучал голос фюрера, и, казалось, отовсюду на тебя был устремлен этот дьявольский, повелевающий взгляд...

     МАЛЬЧИШКА... ПРОКЛЯТЫЙ МАЛЬЧИШКА!

     - Это всё... - начал он и вздрогнул от звуков собственного  голоса  в пустой комнате. Вот так же вслух он  разговаривал  в  последние  недели  в Патэне, когда мир рушился на глазах и на Востоке с каждым днем, а потом  и с каждым часом все нарастал русский гром. В  те  дни  разговаривать  вслух было делом естественным. В результате стресса люди и не такое вытворяют...

     - Это всё результат стресса, - произнес он  вслух.  Он  произнес  это по-немецки. Он не говорил по-немецки много-много лет, и сейчас родной язык согрел его и размягчил. Так успокаивает колыбельная в нежных сумерках.

     - Да, стресса, - повторил он. - Из-за мальчишки. Но давай  начистоту. Не врать же самому себе в три часа  ночи.  Разве  тебе  так  уж  неприятно вспоминать прошлое? Вначале ты боялся, что мальчишка просто не  может  или не сможет сохранить это в тайне. Проговорится своему дружку, тот - своему, и так далее. Но если он столько молчал,  будет  молчать  и  дальше.  А  то заберут меня, и останется он без своей... живой истории. А кто я для него? Живая история.

     Он умолк, но мысли продолжали вертеться.