– И что, неужели ничего не помнишь? – неожиданно спросил Творимир.

– Что именно?

– Сожжение свое.

– Меня не сжигали… Во всяком случае, я не помню…

– Ладно, не помнишь, и черт с тобой! Ну, что же ты так холодна?.. Ну, обними, поцелуй меня.

– Нет. – тихо ответила она. – Я люблю тебя как брата. А ты хочешь… Нет – это не хорошо… Ты погляди, как ночь тиха. И не надо в этой ночи никаких бурь.

Некоторое время шли в молчании, и все это время Творимир чувствовал нарастающее раздражение. И вдруг не сдержался – налетел сзади на Анну, схватил ее за плечи, и резко развернул к себе.

– Что ты? – спросила она, и одарила его ясным, совсем детским взглядом.

Творимир пытался перебороть смущение – потому говорил намеренно резко:

– А то! Знаю я все эти религии! Они заставляют человека перебарывать естественные, и Прекрасные устремления. Ну, вот скажи, почему в прошлом воплощении ты сразу отдалась мне, а сейчас жмешься?.. Кому от этого легче – мне, тебе, Всесвяту? Что Всесвяту прибавиться, если ты сейчас сдержишься… И вообще – какая глупость – сдерживаться. Соитие зло – оскопись; еда зло – вырежи себе желудок; внешние образы зло – выколи себе глаза! Что еще – думать зло?! Ну, так – просверли себе в черепе дырку! Бред все это!..

– Зачем?.. – прошептала она тихо. – …Ты почувствуй, как ночь тиха…

– Да не нужно мне это! – раздраженно крикнул Творимир.

Он чувствовал сильную жажду наслаждений, и уже не мог остановиться. В висках бахала раскаленная кровь, в глазах темнело. Говорил он прерывисто:

– Какой смысл в этих тихих «благочестивых» прогулках? Мы можем испытывать чувства куда более сильные, ни с чем несравнимые. Ну, вон видишь плоский камень, он мхом покрыт – на нем сидеть удобно.

– Да…

– Я сяду на него обнаженный, и ты, обнаженная сядешь мне на колени. Я обниму тебе крепко и… потом мы испытаем оргазм…

– Как ты можешь так говорить? Я думала, ты… – голос Анны дрогнул. – А ты такой же распущенный, как и те, кто в монастырь наведывался… Пойми: оттого, что люди не могут сдерживать свои страсти, и идут все их беды. Это так эгоистично – кто–то наслаждается, а кто–то страдает. И тому, кто наслаждается, безразличны страдания иных. Раз есть в мире зло – мы все силы должны отдавать Добру, а не потакать…

– Ну, довольно этих проповедей! Довольно!.. Ты просто не знаешь, о чем говоришь! Через час ты будешь просить еще!..

Творимир совсем не чувствовал себя виновным. Нет – он уверен был, что Анна принадлежит ему, и только ему. А особое раздражение он испытывал к религии – еще раз пробормотал о том, что ей «запудрили мозги», и шагнул к ней с самыми решительными намереньями. Если бы она бросилась бежать – он бросился бы за нею, и повалил на землю; если бы она стала отбиваться – он бы ее скрутил.

Но тут вздрогнула земля – меж ними протянулась трещина. Трещина стремительно разрасталась, из нее валил пар. Это уже и не трещина, а ущелье. До Анны десять… уже двадцать… тридцать метров…

Сквозь беспрерывный грохот услышал Творимир ее жалостливый окрик:

– Что же ты наделал… Зачем сердце страстью расколол…

От волнения на лице Творимира обильно выступил пот, он бормотал:

– …Из головы вылетело, что это – живая планета… И теперь все пошло на перекос… Черт!..

Тут почва сильно передернулась – Творимир заскользил в пропасть. В последнее мгновенье успел ухватиться за травный клубень – но он уже висел над бездной, а травы трещали, выползали из крошащейся земля.