Ни от адвоката, ни от терапевта Фрэнк такого никогда не видел. Последний, впрочем, верил, что Фрэнк ещё может помириться с Элейн. Благодаря ему, Фрэнк считал, что может контролировать свой гнев, если люди (Элейн, к примеру, или их дочь, Нана) осознают, что он, в первую очередь, заботится о них.

— Я взял её ещё котенком, — вновь заговорил судья Сильвер. — Нашел за гаражом. Вскоре после того, как умерла Оливия. Странно такое говорить, но это было, своего рода… послание, — он почесал кошку между ушей указательным пальцем. Та, хоть продолжала урчать, на почёсывание никак не отреагировала. Она просто уставилась окровавленными глазами прямо в траву.

— Может, это оно и было, — отозвался Фрэнк.

— Кокосом её назвал внук, — он тряхнул головой и сжал губы. — Чёртов «Мерседес». Я его заметил, когда выходил за газетой. Шёл под сотню. В спальном районе! Куда он летел?

— Никуда. Какого цвета был «Мерседес»? — Фрэнк задумался над тем, что несколько месяцев назад сказала ему Нана. Про человека, которому она возила газету и который жил в большом доме в Брайар, и у которого была похожая машина. Зеленый «Мерседес», кажется, она тогда сказала.

— Зеленый, — ответил судья. — Зеленый он был.

Мурчание кошки сменилось бульканьем. Дыхание прекратилось. Ей было очень больно.

Фрэнк положил руку на плечо судьи и произнес:

— Пора.

Судья прочистил горло, но сказать, так, ничего и не смог. Он, просто, кивнул.

Фрэнк раскрыл кожаный чемоданчик, в котором лежал шприц и две ампулы.

— После первой она расслабится, — он воткнул иголку в ампулу и наполнил шприц. — После второй — уснёт.

Когда-то давно, ещё до описываемых событий, все три округа (МакДауэлл, Бриджер и Дулинг) ратовали за закрытие колонии для несовершеннолетних Эш Маунтин и открытие, столь необходимой женской тюрьмы. Штат выкупил землю и здания, и тюрьму назвали, как и округ — Дулинг — что позволило получать деньги на перестройку учреждения. Двери тюрьмы открылись в 1969, персонал набрали из жителей трех округов. Когда-то её называли «образцовым женским исправительным учреждением» и «гордостью штата». Оно было, скорее, похоже на пригородную школу, нежели на тюрьму, если не обращать внимания на забор с колючей проволокой по периметру.

Спустя полвека, тюрьма, по-прежнему, выглядела как школа, только уже попавшая в трудные времена и под сокращение расходов. Здания начали ветшать. Краска (по слухам, созданная на свинцовой основе) начала осыпаться. Водопровод протекал. Оборудование кочегарки устарело и зимой, только административное крыло могло позволить себе +20 °C в помещениях. Летом внутри стояло пекло. Освещение было тусклым, старая проводка то и дело коротила, и в среднем раз в месяц вся тюрьма оказывалась без света.

Впрочем, здесь была отличная беговая дорожка, баскетбольная площадка, размеченная площадка для шаффлборда, небольшой ромб для софтбола и маленький огород возле административного крыла. Именно там, среди гороха и кукурузы, на лавочке сидела директор Дженис Коутс, в её руках был пластиковый пакет молока. Её бежевая трикотажная сумочка лежала у ног. Она курила «Pall Mall» без фильтра и смотрела, как к воротам подъезжал доктор Норкросс.

Тот показал удостоверение (необходимости в том не было, его, и так, все знали, но правила — есть правила) и главные ворота пришли в движение. Он въехал в карантинную зону и принялся ждать, когда откроются вторые ворота.