Выражение её лица, тогда, было наполовину отстраненным, наполовину заинтересованным и, абсолютно, непроходимо тупым. Ещё в детстве Фрэнк осознал весь ужас человеческой глупости. Позже, он, частенько, сталкивался с такими лицами. Они могли пугать, могли злить, но его они притягивали. У глупых лиц была какая-то невероятная сила притяжения.

Только, Элейн не была глупой. Трудно найти человека, менее глупого, чем она.

Элейн прекрасно знала, каково это — быть преследуемой в магазине белым парнем, не обладавшем аттестатом, даже, о начальном образовании, и изображавшем из себя Бэтмэна в попытке подловить её на краже банки с орешками. Элейн часто сталкивалась с протестующими у стен центра планирования семьи, слышала проклятия и пожелания гореть в аду от тех, кто, даже, не знал её имени.

Так, зачем ей всё это нужно? Зачем причинять ему боль?

Ответ был только один: она имела права на свои переживания.

В поисках зеленого «Мерседеса», Фрэнк не переставал думать о Нане, которая пинками расшвыривала мелки и стирала подошвами собственноручно сделанный рисунок.

Фрэнк понимал, что он не идеален, но, всё же, считал себя хорошим человеком. Он помогал людям, помогал животным, любил свою дочь и был готов на всё ради неё. И никогда не поднял бы руку на жену. Ошибался ли он? Был ли тот удар одной из таких ошибок? Фрэнк в этом не сомневался. Он подтвердил бы это и под присягой. Он никогда не причинял вреда тому, кто этого не заслуживал, поэтому, просто поговорит с водителем зеленого «Мерседеса».

Фрэнк проехал мимо забавных металлических ворот и припарковался позади зеленого «Мерседеса». Передний бампер с левой стороны был слегка запылен, но правая выглядела чистой. Каким именно местом этот козел наехал на кошку, было заметно и без подсказок.

Фрэнк вышел из машины и прошел по насыпной дорожке, соединявшей парковку и крыльцо. Вдоль тропинки были высажены кусты, образуя своеобразный коридор. В их ветвях пели птицы. У самого крыльца в кадке стояло сиреневое деревце. Фрэнк подавил желание выдернуть его с корнем. Он взошел на крыльцо. Массивную дубовую дверь украшала металлическая ручка в форме кадуцея.

Он попытался убедить себя вернуться домой. Вместо этого, он взял молоточек и постучал в дверь.

Чтобы подняться с дивана, Гарту Фликингеру пришлось приложить усилие.

— Погодите. Погодите, — сказал он, ни к кому конкретно, не обращаясь. Дверь была слишком толстой, а его голос слишком тихим. Вернувшись от Трумэна Мейвезера, он, безостановочно, накуривался.

Если бы кто-нибудь спросил его об отношении к наркотикам, Гарт сделал бы удивленно-невинное выражение лица и заявил, что он просто случайно попробовал. Это утро было исключением. Экстремальным, даже, можно сказать. Не каждый день во время приема душа в трейлере дружка-наркоторговца за дверью, вдруг, начинается третья мировая. Раздался какой-то шум — крики, стрельба, звуки ударов — и по какому-то глупому наитию Гарт, зачем-то, открыл дверь, чтобы посмотреть, что произошло. Увиденное будет трудно забыть. Наверное, даже, невозможно. В противоположном конце трейлера стояла голая черноволосая женщина. Она обхватила арканзаского приятеля Трумэна за голову и за штаны, и, со всей силы, била им о стену трейлера.