Занавес разошелся, и в нишу шагнул молодой офицер – тот, с кем они вчера завтракали у Начальника Гавани.

    – Приветствие! – произнес он, коснувшись шлема.

    – Привет тебе, Конон! – добродушно отозвался Нил.

    Эрд и светлорожденная промолчали.

    – Здоровы ли твой скот, дети, жена? – осведомился великан.

    Он шутил.

    Если ритуальная формула пастухов Хуриды и была известна Конону, конгай этого не показал.

    – Благодарю, достойный. Я не женат.– И – Эрду: – Носитель Бронзового Дракона Шинон прислал меня к тебе, светлейший. Не соблаговолишь ли посетить его?

    Нил ухмыльнулся.

    – В час послеполуденной трапезы? – недовольно спросил Эрд.

    Он не любил, когда другие опережали его планы.

    – Так скоро, как тебе будет угодно.

    – Благодарю. Принимаю. Можешь идти.

    Лицо офицера окаменело. Это было неуважение.

    «Хорошо еще хоть монету не бросил!» – подумал Нил.

    – Не хочет ли достойный Конон позавтракать с нами? – вежливо спросила Этайа.

    Черты мечника смягчились.

    – Благодарю, светлейшая, нет.

    – Вина? – пророкотал Нил.

    – Благодарю. Я дал обет не пить кровь винограда до праздника Плодов.– Он поклонился и вышел.

    Нил догнал его в дверях, положил руку на закованное в броню плечо.

    – Не бери в голову, командир! – сказал он дружелюбно.

    Удивленный подобным обращением не менее, чем словами, офицер зыркнул снизу вверх на безбровое лицо гиганта.

    – Мой господин опечален,– сказал Нил.– Этой ночью пропал наш друг, маленький воин Биорен!

    Взгляд конгая стал острее его кинжала.

    – Пропал?

    – Его не было утром в апартаментах. И никакого сообщения. Мы обеспокоены. Очень обеспокоены, командир!

    – Мой начальник также обеспокоен! – произнес конгай.

    – Чем же?

    – Богам известно. Благодарю тебя, достойный! – офицер резко поклонился. Гостиничный слуга подвел к нему парда, Конон вскочил в седло и пустил своего зверя рысью в сторону Гавани.

    * * *

    Комнаты Этайи внешне ничем, кроме размеров, не отличались от апартаментов Эрда. Но каждый раз, когда он входил сюда, то неизменно ощущал нечто, присущее только ей, Этайе. Шелковые ленты на деревянных панелях, запах цветов, ставший уже и не запахом, а тем особенным ароматом, которым отличны составленные настоящим мастером духи. Воздух, пятна света на ткани, все отдельные цвета, запахи, звуки вдруг приобретали гармонию, гармонию ее самой, Этайи. И всякий, в ком живо было ощущение прекрасного, мгновенно и безошибочно понимал: вот Единственное! Эрд знал: даже после того как светлорожденная покинет эту гостиницу, стены комнат будут помнить, будут хранить ее след.

    Тонкие пальцы Этайи с жемчужными лепестками ногтей, нежные, почти светящиеся, поплыли над серебряными струнами. Тихие, осторожные, бережней первых ласк влюбленных, звуки плавали в теплом мире, смешивались, отдельные еще, но уже знающие о своем единстве.

    Собственная сила гнала их, толкала, подхватывала…

    Когда Эрд вновь ощутил себя, последние радужные шарики флажолетов таяли на поверхности тишины.