|
.. В семь часов длинно и тошно зазвонил будильник. Илья вскочил, не понимая, что происходит, бросился к телефону, схватил трубку и, крикнув в нее нервно: «Наташа?!» – стоял так, несколько секунд, покачиваясь. Будильник все звонил. Бабаня всегда накручивала его до предела, потому что все трое они поднимались тяжело. Илья побрел в кухню, постоял там у окна, тупо глядя во двор, потом отломил от буханки кусок хлеба и, вяло жуя, стал одеваться в коридоре. Он уже не пытался разобраться в себе, ему казалось, что во всем он разобрался, пока бегал в красной курточке по чужим холодным подъездам. Отвращение к себе, взвинченное за ночь до состояния осточертелой тоски, тихо подрагивало где-то в горле. – Илюша, – осторожно позвала из комнаты бабаня, которая с пяти утра уже шепталась о чем-то с Валей, – ты бы поел, сынка... Илья молча завязывал шнурки на туфлях. В коридоре было темно, но он не включал света из странной мутной злобы к самому себе. – И чего ты так рано всполохнулся? – опять робко подала голос бабаня. – Ничего, бабань, я не сдохну, – ласково и зловеще проговорил из коридора внук. – Не сдохну я, бабаня, к сожалению. Уже выходя на лестничную клетку, Илья услышал, как мать сказала бабке раздраженно: – Я же просила не приставать! В редакцию он пришел раньше всех, чего прежде не бывало. Походил по комнате, в кото-рой стояли четыре стола – его у стены, уютный, с черной настольной лампой. Ощущение вздрагивающей в горле тоски не проходило, хотелось громко выть, как выла бабаня на похоронах своей сестры, бабнюры, хотелось, наконец, разбить что-то, ну, хотя бы схватить настольную лампу за лебединую шею и швырнуть в окно. Новая вчерашняя Наташа в нем не потускнела, а наоборот, разгоралась все ярче и больней. За ее статной спиной архангеловыми крылами вздымались листы ватмана с чертежами особой важности. Подобно рафаэлевой мадонне, на руках она несла защищенную кандидатскую, а где-то внизу, на пышных ватных облаках, бегали двое пацанов – один маленький и смутный, другой постарше, лет восьми в красной курточке. Илья не заметил, как задремал, сидя за столом, свесив голову на руки. Разбудила его прак-тикантка Леночка, невинное дитя, которая не заходила обычно в двери, а брала их штурмом, на-чиная разбег со двора. – Илю-у-ушка! – закричало невинное дитя, влетев в комнату, и наткнувшись на спящего Илью. – Ты что, ночевал здесь?! Ты что, заболел? Ты что – пьяный?! Илья вздрогнул, отодрал от стола пудовую голову и бессмысленно уставился на Леночку, пытаясь понять, где он, откуда здесь взялся и кто это кричит перед ним, округлив в ужасе нари-сованные глазенки. И вдруг все вспомнил – вчерашний день, и бессонную ночь, и Наташу с мальчиком; тихо вздрагивающая в горле тоска тяжелой волной ударила ему в грудь, и он сухо и напряженно сказал практиканточке: – Послушайте, Лена, а ведь я, между прочим, на пятнадцать лет старше вас. Извольте гово-рить мне «вы», нравится вам это или не нравится, – и, не глядя на остолбеневшую Леночку, вы-шел из комнаты, потирая ладонями помятое лицо. Сегодня он казался себе очень постаревшим, и проходя мимо облупленного трюмо в вестибюле, подумал: «У меня лицо какое-то... сильно поношенное...» Он не знал, куда деть себя до конца дня, а потом, куда деть себя до утра, и опять до конца дня, и до конца жизни. Перейдя через дорогу, вошел Бесплатный ознакомительный фрагмент закончился, если хотите читать дальше, купите полную версию
|
