Мы сидели так ещё некоторое время, а потом из палатки стали выползать остальные. Несмотря на последний день, никакой торжественности не ощущалось – обычное потягивание, скованные движения, редкие реплики. Раньше в это время мы ещё и шутили, пытаясь разогнать утреннее уныние, но теперь, когда с нами не было Бабы, Близнеца, Болтуна и Аффи, шутки как-то не получались.

«Палатку берём?» – спросил Яшка.

Это был хороший вопрос. Раньше палатку тащил Баба, а после его ухода – Цифра с Младшим, и потому мы двигались заметно медленнее.

«Нет, – ответил Проводник. – И, предвосхищая ваши вопросы, я отвечу: нет, я не уверен. Но в принципе один день мы можем выдержать и без неё, пересидим в костюмах».

Звучало прагматично и правильно. Палатку свернули и аккуратно уложили. Вместе с ней оставили ещё ряд вещей, в основном – съестное, за которым мы полагали вернуться. Тяжёлая ноша – тепловая пушка – осталась только у меня, потому что она могла понадобиться. Фил предложил помочь, но я отказался – нести в одиночку было сподручнее.

Мы выдвинулись. Теперь передо мной шёл Фил, позади – Цифра. Я пытался представить, как может выглядеть цель нашего путешествия. Может, это дыра в земле, а может, напротив, ледяной столп. А может, там ничего нет, просто Проводник остановится в произвольном месте и скажет: это здесь. Я сниму с плеча тепловую пушку и начну плавить лёд, если там в принципе будет лёд. Мы всматривались в белое, пытались нащупать глазами малейшую зацепку, изменение пейзажа, что-то отличное от окружавшей нас монотонности, но не было ничего. Я помню, как в одной детской книге носорог спрятался от охотника за пальму. Этот эпизод очень удивил меня в детстве, и я задал матери вопрос – как может огромный носорог спрятаться за узким стволом? Мать рассмеялась в ответ и сказала, что это сказочное преувеличение, что настоящий носорог, конечно, так сделать не сможет, а вот волшебный, из книжки, способен спрятаться не то что за пальму, но за человеческий волос. Ночью я взял пару волос, застрявших в маминой расчёске – у неё были длинные волосы, удобные для моего эксперимента, – и попытался смотреть сквозь них так, чтобы предметы за ними оставались невидимыми. Но волосы расплывались и исчезали из поля зрения, а отдалённые объекты, напротив, обретали чёткость. Это ужасно меня огорчило – так, что в течение нескольких месяцев я отказывался слушать сказки и вернулся к книгам, лишь научившись читать самостоятельно.

Здесь, в далёкой северной реальности, я пытался рассмотреть носорога за пальмой. Мне хотелось надеяться, что сейчас из ниоткуда появится какой-то значимый объект, фиксирующий наше прибытие. Так моряк, завершив плавание, делает первый шаг и чувствует под ногами не шаткую палубу корабля, а твёрдую землю. Так солдат возвращается домой после войны и обнимает жену. Так снайпер, нажав на спуск, видит, как падает цель. Нам нужен был итог.

И только я подумал об этом, как воздух стал другим. Я не мог вдохнуть его из-за многочисленных фильтров костюма, но я увидел, и увидели другие. Он искрился, как будто невидимое солнце отражалось в мириадах серебристых пылинок. Проводник остановился, и остановились мы все. Я поднял руку, глядя на неё сквозь этот странный воздух, и почувствовал эфемерность, ирреальность собственного тела. Меня не существовало, я то ли умер, то ли вовсе не рождался, мной была каждая блестящая пылинка, каждый миллиметр пространства, облачённого в свет.

«Что это?» – спросил кто-то.