|
— Меня это устраивает, — сказал Хью. Острие шпаги чуть заметно продвинулось вперед. — А заросшая трещина на двадцатой отметке, где мы лезли на ножевых крючьях? Теперь там используют трехдюймовые клинья. Хью слушал его, не пытаясь вставить ни единого слова. Возможно, как скалолаз, он сейчас далеко не цыпленок, но он не желал ничего принимать за данность, пока не пощупает собственными руками: ни «обалденную» лестницу, ни расширившуюся трещину на двадцатой отметке, ни саму вершину. Анасази изменилась, и они тоже изменились. В молодости он исследовал горы, реки и пустыни, используя чужие карты и опираясь на знания предшественников. Но бывают моменты, когда общепринятая мудрость теряет свое значение. И тогда ты должен чертить свои собственные карты, устанавливать свои собственные правила и прокладывать свой собственный путь. Между тем Льюис продолжал прокладывать кончиком шпажки их маршрут, точка за точкой, описывая подробности, которые они обсудили добрый десяток раз, сжигая нервную энергию, а ее оставалось не так уж много (в чем ни один из них не желал признаваться даже самому себе). Хью не останавливал его. Льюису было необходимо еще раз пересказать описание маршрута, точно так же, как ему самому позарез требовалось затащить на промежуточный лагерь запас воды. Хью сидел спиной к двери. Когда вошел новый клиент, он почувствовал на шее дуновение вечернего холодка. Бармен выпрямился над стойкой. Льюис оторвал взгляд от нарисованной в записной книжке карты. Хью повернулся, решив, что это, вероятно, явилась запаздывающая Рэйчел. Однако вместо нее он увидел мужчину раза в два моложе его самого, с длинными, прямыми, как солома, обесцвеченными солнцем волосами, широкой спиной и мощными предплечьями альпиниста. Тарзан в старых «левис». Чистый, опрятный, с торсом, обтянутым белой футболкой, обутый в сандалии «тева» поверх белых носков, он, несомненно, был местным. Хью мог безошибочно сказать это с первого же взгляда. Парень держался просто, без всякой рисовки, не пытался напустить на себя какую-нибудь видимость бравады. — Эй! — негромко окликнул вошедшего бармен. Ответа не последовало. — Что-нибудь закажете? — спросил он уже более определенно. Тарзан отрицательно мотнул головой. — Позвольте предложить вам пива. Мужчина ничего не сказал. Глядя прямо на Хью и Льюиса, он обогнул массивный камин (в нем не было ни огня, ни дров), украшенный барельефами со странными коренастыми фигурками лыжников в старом советском стиле. — Хью Гласс? — произнес он. — Это я, — ответил Хью. Ни эмблемы на футболке, ни татуировок, ничего вызывающего или хотя бы броского. Напряжение, в котором пребывал парень, подчеркивали его по-голливудски синие глаза. Он был очень смуглым — той смуглотой, которая отличает чернорабочих, трудящихся под открытым небом. Единственным бледным местом, которое углядел Хью, была полоска под ремешком наручных часов. Причесывался парень, вероятно, только по утрам, во время бритья, а потом уж не затруднял себя уходом за внешностью. — Огастин, — представился он. — Из КСС. Я добрался туда слишком поздно. Вы уже ушли. Хью лишь сегодня впервые услышал эту аббревиатуру, но накрепко усвоил ее значение: контрольно-спасательная служба — наблюдение за альпинистами, их поиск и спасение. — Вы рейнджер, — полуутвердительно сказал он. — Нет, я из службы «Восемьдесят», — сказал мужчина. Он стоял перед столом, не выказывая видимых признаков агрессивности, но определенно без дружественного настроя. |
