— Может быть, теперь вспомнишь. — Пэйджит небрежно достал кассету из кармана и положил ее на кофейный столик, не сводя с Марии глаз. — Ну подумай немного.

Непроизвольным движением Мария закрыла грудь ладонями. Ее лицо побледнело.

— Конечно же, ты можешь забыть и то, что на ней. — Голос Пэйджита стал еще мягче. — Пять лет — немалый срок в жизни родителей. И треть жизни твоего сына.

Мария отвернулась к окну и замерла, потом ее плечи затряслись.

Пэйджит встал.

— Смотри на меня, черт тебя возьми. У тебя хватило смелости убить человека. То, что ты сделала со мной, исковеркало всю мою жизнь. Почему же тебе так трудно смотреть мне в лицо? — Мария не обернулась. Ее тело содрогалось. — Ради тебя я лгал, — продолжал Пэйджит. — Из-за тебя уехал из Вашингтона, отказался от желанной карьеры. Отказался от семейной жизни и воспитывал Карло как сына — и все из-за тебя. И теперь, опять же благодаря тебе, я узнаю, что все это шутка.

Мария опустила голову. Ее тело теперь сотрясали спазмы, но она по-прежнему не издала ни звука.

— Смотри на меня, — потребовал Пэйджит. — Ты можешь использовать людей в своих целях, убивать их или просто ломать им жизнь. Люди для тебя не существуют — я не существую для тебя. Ты никого не замечаешь, когда идешь к своей цели. Единственное, что может оправдать мое существование, существование кого бы то ни было, — быть пешками в твоей игре. Так, по крайней мере, смотри мне в глаза!

Мария выпрямилась, медленно повернулась к нему. По ее лицу текли слезы.

Пэйджит старался сохранить самообладание. Это удавалось крайним напряжением сил, сострадания он не испытывал, но голос его был по-прежнему мягок:

— Извини меня за резкость. Просто я узнал, что ты подстроила, чтобы я воспитывал сына Джека Вудса как своего. А ты знаешь, как я ненавижу сюрпризы.

Мария попыталась что-то сказать, но не смогла. Только прижимала ладони к своей груди жестом убитого горем человека.

— Ты поразительная женщина, — почти ласково произнес Пэйджит. — Ради спасения своей карьеры ты помогла мне отправить отца Карло в тюрьму, а его сына использовала для того, чтобы заставить меня помочь тебе. Трудно даже подыскать для этого название.

— А ты знаешь, — взорвалась Мария, — почему я пошла в номер Ренсома?

— Конечно. Чтобы убить его.

— Нет. — Голос Марии был полон боли и гнева. — Чтобы делать все, что он захочет. Чтобы ты и Карло никогда не услышали эту запись.

— Очень трогательно слышать, — отозвался он, — на какие жертвы ты пошла ради меня. С такой виной жить нельзя.

Мария еще больше побледнела. Она стояла в пол-оборота к нему, с лицом, мокрым от слез, со скрещенными руками, как будто обнимая себя. Плечи дрожали, она выглядела несчастной и одинокой.

Пэйджит молчал и просто смотрел на нее. Его лицо выражало крайнее презрение.

Неожиданно Мария села на ковер. Спрятав лицо в ладонях, она судорожно рыдала, потом рыдания перешли в звук, похожий на визг. Все, что случилось с Ренсомом, ложь и мучения, последовавшие за этим, были страшным напряжением для ее нервов. И теперь эта вторая кассета сокрушила ее: Пэйджит не мог даже представить себе Марию Карелли такой, какой она была теперь перед ним.

Он ждал, пока взвизгивания не оборвались. Пересек комнату, встал над ней, держа кассету в руке.

— Тогда расскажи мне. — Спокойствие в его голосе было гневным, едва сохраняемым.