— Что произошло, когда ты пришла к нему?

Мария продолжала смотреть в пол.

— Ренсом открыл дверь. Не сказал ни слова. Просто посмотрел на меня со странной улыбкой. На его лице было написано злорадство, но в нем чувствовалось и напряжение. Было ощущение, что я в каком-то ночном кошмаре. Он по-прежнему не говорил ни слова. Я положила сумочку — там был пистолет — на кофейный столик. Потом попросила включить запись. Ту, что на моей кассете.

— И он это сделал?

Она медленно кивнула:

— Когда я слушала это — свой голос, вопросы Стайнгардта, — нахлынули воспоминания о том, что я когда-то пережила. На него я смотреть не могла, а он положил руку мне на грудь, как когда-то Марси Линтон. — Она отвела взгляд. — И когда я не отбросила его руку, он понял, что мы договорились. Что уговаривать меня ему не придется.

Пэйджит ощутил пустоту в животе, он давно не ел. Чувствовал, что не в состоянии задавать вопросы.

— Заговорил он только тогда, — тихо продолжала Мария, — когда предлагал выпить шампанского. Потому что Лаура Чейз пила шампанское с любовниками. Перед тем как начать раздеваться. — Мария провела по векам кончиками пальцев. — Когда официант уходил из номера, я уже знала, что мне придется раздеваться перед ним. Поэтому попросила повесить табличку с просьбой не беспокоить.

Пэйджит молчал. Мария перестала плакать, казалось, ей не хватило слез на весь ее позор.

— Ренсом положил кассету между нами, — пробормотала она. — И смотрел, как я раздеваюсь. Когда я полностью обнажилась, он жестом приказал мне сесть на диван, лицом к нему. Потом заставил меня принять определенное положение. — Неожиданная вспышка гнева в ее голосе прозвучала отголоском ненависти. — Сказал, что хочет видеть все части моего тела, не называя то, что надо ему показывать. Потому что я должна слушать кассету, не отвлекаясь.

— Кассету Лауры Чейз, — тихо произнес Пэйджит.

Мария кивнула, глядя по-прежнему в сторону.

— Я должна внимательно слушать, а он будет рассматривать меня. И тогда я смогу проделать для него то, что Лаура Чейз делала для Джеймса Кольта. — Мария помолчала. — Потом он заставил меня выпить за Лауру Чейз.

Марию, кажется, снова трясло. Не принуждаемая задором или расчетом казаться лучше, чем она есть, Мария выглядела усталой и жалкой, как женщина, изнуренная лихорадкой. Повествование ее дошло до самых безжалостных подробностей, Пэйджит хотел правды, и она не собиралась ничего утаивать.

— Я сидела, слушая кассету: потерянным голосом Лаура Чейз рассказывала, что она делала для тех мужчин, что они проделывали с ней. С каждым новым описанным актом Ренсом улыбался мне и неторопливо ощупывал глазами мое тело. — Мария снова помолчала, ее голос уже охрип. — К тому моменту, когда запись закончилась, шампанское было уже выпито. Он по-прежнему почти ничего не говорил. Я сидела, видя, что он рассматривает каждую часть моего тела, рассматривает не торопясь. В этом была почти непреднамеренная жестокость, как будто он хотел убедиться, что интерес к моему унижению не ослабевает в нем. — Мария подняла голову. — Потом он улыбнулся, — тихо закончила она, — и стал перематывать пленку.

Она не спускала глаз с Пэйджита.

— Ему ничего не надо было говорить. Когда кассета была перемотана, я должна была встать перед ним и делать то, что делала Лаура Чейз. Я попросила его опустить шторы. «Опусти сама, — сказал он. — А я заодно посмотрю на тебя в движении».

Ее голос сделался равнодушным. Пэйджит понял, что это от безжалостной жестокости рассказа.