В последовавшей за этим тишине Пэйджит покачал головой.

— Тогда в чем же ваш грех? — продолжал расспрашивать Стайнгардт.

— В том, что я отпустила своего сына. И в том, что я дважды лгала Крису. Первый раз — чтобы спасти себя, второй — Карло.

— Вы знали, что спасаете Карло?

— Я вспомнила свое детство. Крис рассказал, как плохо Карло, и это испугало меня. — Она помолчала. — Но не настолько, чтобы я отказалась от карьеры. Настолько лишь, чтобы отдать Карло и снова использовать Кристофера Пэйджита. Единственное, что могу сказать в свое оправдание, — делая это, я больше думала о Карло, чем о Крисе или о себе.

— Вы собираетесь сказать об этом Крису теперь?

— Я думаю об этом, — глухо произнесла она. — Но отдаю себе отчет в том, что для них это будет слишком большим ударом. — Она снова помолчала. — Теперь они уже любят друг друга. И с каждым прожитым днем мне все труднее и труднее решиться на это.

— Тогда что же вас тревожит?

— То, что я могу лгать в таких вещах. То, что я способна делать такие вещи. То, что это недостаточно тревожит меня. — И совсем тихо, почти шепотом: — То, что во мне чего-то не хватает, и так будет всегда.

Кроме гнева и боли, эти слова рождали в душе Пэйджита страх и печаль. На кассете Стайнгардт спросил:

— А как вы все это воспринимаете?

— Как свободу, — тихо ответила Мария. — Как свободу и совершеннейшее одиночество. Такое ощущение, что никто и ничто не может взволновать меня. — В голосе Марии послышались слезы. — Я никогда не сделаю того, что может сделать для Карло Крис. Я не настолько люблю его. Моей любви хватает лишь на то, чтобы держаться от них подальше. Чтобы не видеть того, что я натворила.

Пэйджиту показалось, что Мария плачет, но очень тихо, еле слышно. Потом Стайнгардт спросил:

— Куда вы?

— Я ухожу. — Голос был утомленный, но твердый. — Я приходила сюда, потому что не знала, смогу ли сказать Крису правду. Я не смогу.

— Помощь может быть и в другом.

Молчаливая пауза была последней.

— Таким, как я, помочь нельзя, — произнесла Мария спокойно. — И никогда нельзя будет помочь.

Терри выпустила руку Пэйджита. Мгновение спустя на периферии его сознания запечатлелось: она выключила магнитофон.

Пэйджит сидел, ощущая совершеннейшее одиночество.

Главное в его жизни, воспитание сына, значило теперь не больше, чем его ложь на сенатских слушаниях. И то и другое — поступки глупца, замешанные на тщете и самообмане.

«А вы любили когда-нибудь так, что душа болит?» — спрашивал он Терри. Елену, отвечала она ему, а Пэйджит говорил: а я так люблю Карло. Сына Джека Вудса.

Он не замечал, что плачет. Потом Терри обняла его, притянула его голову к своей груди, прижалась щекой к его затылку.

— Я так виновата, — прошептала она.

Когда он поднял к ней лицо, она откинула с его лба прядь волос.

— Что я могу сделать для вас?

— Мне надо побыть одному, — сказал он. — Мне надо освоиться с этим.

Она кивнула.

— Что будете делать?

— Не знаю. — Он помедлил. — Что-нибудь.

Терри выпустила его из своих объятий. Но на мгновение задержала свои ладони на его плечах. Потом пошла к двери. В дверях остановилась, обернулась.

— Она права, Крис. Вы не похожи на нее. Поэтому все так и получилось. — Он не отвечал. — Я буду у себя, — добавила она и ушла, осторожно закрыв за собой дверь.