Казалось бы, в этом глухом
поселке, где, кроме них, никто больше не сошел, трудно будет достать лошадей, но стоило кучеру шепнуть что то на ухо станционному смотрителю, как сразу появились два
резвых мустанга; и здесь наших путников по прежнему окружала атмосфера опасливого благоговения и тайны. Еще два дня они ехали верхом, останавливаясь на ночь у кого нибудь
из друзей Флина в предместье большого города, приезжали туда в сумерках, а покидали его еще затемно. Человек более опытный, чем простодушный мальчик, сразу заметил бы, что
Флин намеренно избегает оживленных дорог и почтовых карет: они, сменив лошадей, весь день скакали по пустынным местам через редколесье и холмистую прерию. Впрочем, для
Кларенса, который чувствовал себя на лоне природы как рыба в воде и радовался каждой травинке, это было сплошное удовольствие. Безбрежный, непрестанно колышущийся океан
овсюга, склоны холмов, где еще не отцвели диковинные цветы, благодатная сень девственных лесов, зеленые прогалины, устланные мхом или опавшей корой, по которым никогда не
ступала нога человека, вселяли в него острое чувство восторга и новизны. К тому же здесь ему очень пригодились зоркий глаз, наблюдательность и знание прерии. Врожденный
глазомер, чутье, помогавшее ему ориентироваться в лесу, умение безошибочно угадывать следы, опознавательные знаки и приметы природы, которым обладают лишь звери, птицы да
иногда дети, очень облегчили сейчас задачу его менее способному спутнику. Здесь, в конце их удивительного паломничества, вел мальчик. Флин, который в последние два дня
стал сдержанным и настороженным, только одобрительно кивал.
– Я вижу, твое место здесь, мальчуган, – говорил он. – Города и толпы народа – это не про тебя.
На месте их следующей ночевки Кларенса ждал сюрприз. Они опять въехали в город уже затемно и остановились у друга Флина, в комнатах, которые, судя по глухим звукам снизу,
помещались над игорным залом. Кларенс проснулся поздно и, выйдя во двор, готовился снова сесть в седло и отправиться в путь, как вдруг с удивлением увидел, что на второй
лошади сидит не Флин, а какой то хорошо одетый и красивый незнакомец. Однако знакомый смех и привычная команда «Прыгай в седло, мальчуган!» заставили его вглядеться
пристальней. Это все таки был Флин, только гладко выбритый, без бороды и усов, с коротко остриженными волосами и в щеголеватом черном костюме.
– Так ты меня не узнал? – спросил Флин.
– Нет, пока не услышал ваш голос, – ответил Кларенс.
– Тем лучше, – важно сказал его друг и дал лошади шпоры.
Когда они скакали по улице, Кларенс, который уже привык к косматым волосам, украшавшим его спутника, теперь слегка оробел перед ним. Его лицо было видно в профиль: сурово
и твердо очерченные, чуть мрачноватые рот и подбородок. И хотя он никак не мог напоминать мальчику кого либо из его знакомых, в живом воображении Кларенса этот человек был
связан с какими то грустными событиями. Но глаза у Флина были печальные и добрые, и Кларенс потом не раз думал, что если б он успел привыкнуть к Флину, то полюбил бы его.
Он видел его в тот день в первый и последний раз, потому что после езды по пыльным и оживленным дорогам они к вечеру достигли цели своего путешествия.
Дом был низкий, с красной черепичной крышей и квадратным двором, где они спешились среди темной зелени старых груш и фиговых деревьев. Флин сказал что то по испански
ленивому на вид пеону, и их ввели в галерею с деревянными стенами, а оттуда – в длинную комнату с низким потолком, которая, как показалось Кларенсу, была буквально
завалена книгами и гравюрами. Здесь Флин велел ему подождать и вышел поискать хозяина в других комнатах. |