Изменить размер шрифта - +
И так далее, и тому  подобное.  Короче
говоря, работать всерьез стало и некогда. Не было смысла  работать,  если  с
экранов и газетных страниц истерически обещали, что все вот-вот и так станут
получать, "как там"... Стоит только повесить  Лигачева.  И  отменить  шестую
статью Конституции.
   Лигачева, правда, не повесили, но  статью  в  конце  концов  отменили.  А
заодно, чуть попозже, - Советский Союз, старые цены, старую  мораль  и,  под
горячую руку, должно быть, еще и здравый смысл...
   Родион во всем этом принимал самое деятельное участие - то есть давился в
очередях за "Московскими новостями" и "Собеседником", подписывал  воззвания,
бегал по митингам и  боролся  с  засевшими  партократами  в  лице  тишайшего
инженера по технике безопасности Литвиненко, ни  за  что  не  соглашавшегося
публично сжечь партийный билет и прямо-таки умолявшего дать дотянуть полтора
года до пенсии, а там он и сам спокойно помрет... Родион был одним  из  тех,
кто встречал с цветами героическую Новодворскую, в  два  часа  ночи  заляпал
фиолетовыми чернилами памятник Ленину  перед  обкомом,  а  однажды  он  даже
удостоился чести  лицезреть  свою  физиономию  в  одной  из  демократических
программ местного телевидения - правда, всего три секунды.  Вступил  даже  в
местное отделение "Демократического союза", возглавляемое  старым  знакомым,
физиком Евгеньевым.
   Само собой,  массу  времени  отнимало  вдумчивое  чтение  демократической
периодики (почтовый ящик перестал закрываться, почтальонша складывала газеты
и журналы на подоконник), а потом  -  обсуждение  таковой  с  собратьями  по
движению, как правило, затягивавшееся за полночь. Благо квартира  позволяла,
из-за толстых стен ни Лику, ни ребенка кухонные дискуссии не беспокоили.
   Особых репрессий он так и не удостоился - разве что,  еще  в  девяностом,
стоявший в оцеплении милиционер, которому Родион  угодил  углом  плаката  по
новенькой фуражке, обозвал его мудаком.
   Еще  до  распада  "империи  зла"  стали  раздаваться   первые   звоночки,
возвещавшие, что с  Ликой  происходит  что-то  непонятное  и  тревожащее.  К
кухонным дискуссиям, на которых решались судьбы  страны,  она  не  проявляла
никакого интереса, отговариваясь то усталостью, то хлопотами вокруг ребенка.
А вместо "Детей Арбата"  и  прочих  возвращенных  читателю  романов,  знание
которых было обязательно для любого интеллигента, обложилась  стопками  книг
по программированию и вычислительной технике. Однажды  меж  ними  разразился
нешуточный скандал - когда  пришедший  с  очередной  порцией  самиздатовских
бюллетеней Евгеньев с ходу поинтересовался  у  Лики,  какого  она  мнения  о
последней статье Нуйкина,  и  получил  в  ответ  произнесенное  с  искренним
недоумением: "А кто такой Нуйкин?" Родион потом долго втолковывал жене,  что
она позорит его перед людьми. Лика обещала исправиться, но  особых  подвижек
так и не произошло.
   А в апреле девяностого - шестнадцатого, дата врезалась Родиону в  память,
словно высеченная на камне, она вдруг объявила, что уходит с радиозавода.
Быстрый переход