Лика обещала исправиться, но особых подвижек
так и не произошло.
А в апреле девяностого - шестнадцатого, дата врезалась Родиону в память,
словно высеченная на камне, она вдруг объявила, что уходит с радиозавода. В
частную фирму, куда зовет подруга. В то время Родион ветретил эту новость со
всем энтузиазмом - речь шла о долгожданном рынке, оставалось только
восхищаться, что жена опередила его на пути к светлому капиталистическому
будущему...
Года полтора ее новая работа никаких комплексов у Родиона не вызывала.
Разрыв в заработке был, если вдуматься, ничтожным - Лика приносила рублей на
двадцать больше, чем он, ставший уже старшим инженером. Единственным черным
пятном этого периода стала гибель его родителей. АН-2, вывозивший отряд
сейсморазведки, в тумане задел сопку и грохнулся в распадок, никто не
уцелел... Родион похоронил два закрытых гроба, отгоревал, отплакал пьяными
слезами - а через два месяца, в достопамятные августовские дни девяносто
первого, почти безвылазно торчал трое суток на шумном митинге у парадного
крыльца обкома, пил водку с мрачно-воодушевленными единомышленниками по
"Демократическому союзу", сжигал чучело путчиста и тщетно ждал раздачи
автоматов - все три дня ходили разговоры, что уже учреждена национальная
гвардия, куда записаны все присутствующие, и автоматы вот-вот подвезут. Так
и не подвезли, увы. Что до Лики, она, препоручив Зойку ее юной тетушке,
своей младшей сестренке, улетела в Москву по каким-то невероятно важным
делам, связанным не с организацией отпора путчистам, а с продажей партии
электроники. Именно тогда Родион впервые и осознал, что они начинают
говорить на разных языках: вернувшись, она ни словечком не затронула
блистательную победу демократии, болтая лишь о компьютерах с незнакомыми
названиями, биржевых котировках, завоевании рынка и дистрибьюторстве, за
которое их фирма отчего-то ожесточенно сражалась с полудюжиной других...
Первого января девяносто второго года для Родиона начался период сущего
безумия, лишь усугублявшегося с каждым месяцем. Цены немилосердно рванули
правящий отныне бал новый мир, съездил в Польшу с младшей сестренкой Лики в
качестве охранника и носильщика при группе "челноков".
И зарекся ездить. Виной всему были чертовы поляки, относившиеся к
"челнокам", как к пустому месту - это в лучшем случае. В худшем... Не стоит
и вспоминать. Умом он понимал, что иного отношения ждать и не следовало -
разве респектабельный человек станет на равных разговаривать с торгующим
соломенными шляпками или пакистанскими свитерами на знаменитом шантарском
рынке "Поле чудес" киргизом или казахом? Плевать респектабельному, что
торговец - интеллигент с вузовским дипломом, вполне возможно, демократ со
стажем... Ныне они обитают в разных плоскостях, разговора на равных не стоит
и ждать. Так и с ним обстояло в Польше, умом-то он понимал, что приезжающих
туда бизнесменов, писателей или журналистов встречают совершенно иначе - но
сердцем никак не мог смириться с ролью третьесортного гастарбайтера. |