А если умрешь от котлет и бульонов,

         на памятнике прикажем высечь:

         «Из стольких-то и стольких-то котлет

         миллионов —

         твоих четыреста тысяч».

    1915

Надоело

         Не высидел дома.

         Анненский, Тютчев, Фет.

         Опять,

         тоскою к людям ведомый,

         иду

         в кинематографы, в трактиры, в кафе.

         За столиком.

         Сияние.

         Надежда сияет сердцу глупому.

         А если за неделю

         так изменился россиянин,

         что щеки сожгу огнями губ ему.

         Осторожно поднимаю глаза,

         роюсь в пиджачной куче.

         «Назад,

         наз-зад,

         назад!»

         Страх орет из сердца,

         Мечется по лицу, безнадежен и скучен.

         Не слушаюсь.

         Вижу,

         вправо немножко,

         неведомое ни на суше, ни в пучинах вод,

         старательно работает над телячьей ножкой

         загадочнейшее существо.

         Глядишь и не знаешь: ест или не ест он.

         Глядишь и не знаешь: дышит или

         не дышит он.

         Два аршина безлицего розоватого теста:

         хоть бы метка была в уголочке вышита.

         Только колышутся спадающие на плечи

         мягкие складки лоснящихся щек.

         Сердце в исступлении,

         рвет и мечет.

         «Назад же!

         Чего еще?»

         Влево смотрю.

         Рот разинул.

         Обернулся к первому, и стало иначе:

         для увидевшего вторую образину

         первый —

         воскресший Леонардо да Винчи.