А за деревнею —

         дыра,

         и в ту дыру, наверно,

         спускалось солнце каждый раз,

         медленно и верно.

         А завтра

         снова

         мир залить

         вставало солнце а?ло.

         И день за днем

         ужасно злить

         меня

         вот это

         стало.

         И так однажды разозлясь,

         что в страхе все поблекло,

         в упор я крикнул солнцу:

         «Слазь!

         довольно шляться в пекло!»

         Я крикнул солнцу:

         «Дармоед!

         занежен в облака ты,

         а тут  – не знай ни зим, ни лет,

         сиди, рисуй плакаты!»

         Я крикнул солнцу:

         «Погоди!

         послушай, златолобо,

         чем так,

         без дела заходить,

         ко мне

         на чай зашло бы!»

         Что я наделал!

         Я погиб!

         Ко мне,

         по доброй воле,

         само,

         раскинув луч-шаги,

         шагает солнце в поле.

         Хочу испуг не показать —

         и ретируюсь задом.

         Уже в саду его глаза.

         Уже проходит садом.

         В окошки,

         в двери,

         в щель войдя,

         валилась солнца масса,

         ввалилось;

         дух переведя,

         заговорило басом:

         «Гоню обратно я огни

         впервые с сотворенья.

         Ты звал меня?

         Чаи гони,

         гони, поэт, варенье!»

         Слеза из глаз у самого —

         жара с ума сводила,

         но я ему —

         на самовар:

         «Ну что ж,

         садись, светило!»

         Черт дернул дерзости мои

         орать ему, —

         сконфужен,

         я сел на уголок скамьи,

         боюсь  – не вышло б хуже!

         Но странная из солнца ясь

         струилась, —

         и степенность

         забыв,

         сижу, разговорясь

         с светилом постепенно.