Добровольцы, как ни странно, были. Человек пять играли в спасателей Малибу, пытаясь вытащить барахтающихся и уцепившихся за лодку граждан. На камнях сидели бледно синие спасенные числом шесть, все мужчины средних лет, все как один в длинных мокрых кальсонах. Один только, помоложе, совсем пацан с виду, пытался согреть себя горючими слезами и пусканием биологических жидкостей из носа и рта. Рядом лежало двое утопленников, не подававших признаков жизни. Поодаль – еще дюжина.

Ученики школы плавания имени Джованни Стричелли, проходимца, который прибыл в Москву, дал рекламу для желающих обучиться плаванию и потащил их на главную городскую речку. У которой – неожиданный сюрприз! – есть нехилое такое течение. Учеников подхватило, потащило… Это мне все рассказала Вика по дороге к Кремлю – она успела выяснить детали у звонившего.

Первым делом мы бросились к той самой дюжине, что лежала на берегу. Так… Правый крайний точно в реанимационном пособии не нуждается. Дыхания нет, пульс на магистральных сосудах отсутствует, зрачки по пять копеек, корнеальный рефлекс тоже кончился.

– Проверяем пульс на шее! – закричал я врачам и фельдшерам, которые, впрочем, не суетились, а распределились по утопленникам.

Так, теперь ко второму. А вот это мы удачно зашли! Судороги! Жив, значит!

– Доктора! Смотрим сюда! – крикнул я всем. – Реанимация!

Вика помогает мне перевернуть молодого синюшного паренька на живот, я хватаю его под диафрагмой.

В этот момент вижу, что самоуверенный Горбунов не смотрит на меня и уже перешел к искусственному дыханию. Все по пособию, что я раздал на подстанции еще весной, только вот в нем было про реанимацию обычных больных, а не утопленников.

– Куда дышать собрался? – заорал я на Горбунова. – Утопленник! Что в первую очередь сделать надо?

– Виноват, ревизию полости рта пропустил, – быстро сказал Михаил Александрович, поворачивая своего пациента на бок.

Я освободил своего от воды, вернул в исходное положение. Теперь качаем. Вдох, пятнадцать нажатий. Еще один вдох, еще пятнадцать нажатий. Кожа холодная, парень все продолжает синеть. Даже судороги прекратились. Ну же! Не оставляй этот замечательный мир! Вон как стрижи летают, ветерок полощет флаги…

Краем глаза я наблюдал за Горбуновым. Вроде все правильно делает. Очистил полость рта от лишнего и нажал попутно на корень языка. Утопленника – крупного бородатого мужика – вывернуло раз, второй. Ну и хорошо, значит, сейчас и качать есть куда, если понадобится.

Мой тоже начал двигаться, подергиваться. Забилось сердце, раздался первый, судорожный вдох. Как говорил один пятнистый товарищ, «процесс пошел».

– Зовут тебя как?

Первый вопрос, который задают врачи пришедшим в себя пациентам, чтобы проверить, не поврежден ли мозг.

– Васька… кха кха… – Утопленник закашлялся. – Аксаков.

Помнит себя, это хорошо.

– Не стой рядом впустую! – прикрикнул я на Вику. – Иди проверь, чтобы остальные все правильно делали. Сначала удалить воду, проверить язык, только потом реанимация.

Девушка убежала вдоль по берегу, я встал на подрагивающих ногах. Оглянулся. Рядом все заняты реанимацией, неразобранных «купающихся» вроде нет.

Я пошел к городовому, вместе с зеваками глазеющему на нашу работу. Я понимаю: огонь, вода и как кто то другой работает. Великая триада вещей, на которые можно смотреть вечно. Но именно сейчас я против.

– Представьтесь, – велел я, когда тот на всякий случай начал изображать из себя служаку и вытянулся во фрунт.

– Городовой первого участка Пятницкой полицейской части Кожухов, вашбродь!

– Кожухов, немедленно вызывай помощь! Или тебе служить надоело? Срочно сюда полицейских, дворников, извозчиков, чтобы пострадавших в больницы отвозить! Екатерининскую, университетскую…

Тупой городовой продолжал лупать глазами и шевелить усами.