И только когда проводил Гиляровского, который клятвенно обещал и материал для визирования предоставить, чтобы ничего не напутать, и фотографии подарить, посмотрел в зеркало. Хорош же я буду на фото. Один ус залихватски закручен, второй висит сосулькой. Прямо Сальвадор Дали местного разлива.

* * *

Утро прекрасно до той самой секунды, как приходится вставать и идти на работу. И даже удивиться иногда получается: вот пять минут назад все отлично было, за исключением отсутствия капучино, потому что и у Кузьмы, и у его помощника Алексея таланта взбивать горячее молоко в крепкую пенку нет. А двумя этажами ниже оказывается, что ты бездарно тратил драгоценное время, вместо того чтобы сгорать на работе. И всем от тебя что то надо.

Моровский жалуется на врачей, доктора в один голос призывают разобраться с фельдшерами и диспетчерской службой, Чириков предательски пытается обратить внимание на какие то счета, Должиков с улыбкой великомученика ждет своей очереди выгрузить на мой стол кучу каких то писем, требующих ответа, а Вика в это время пытается поделиться впечатлениями от работы фотографа и, кажется, утверждает, что жизнь утратит краски без нового немецкого аппарата, который она подсмотрела у залетного специалиста из «Ведомостей».

Что ж вы за люди такие? Почему вам надо отравить мой день? Я принял волевое решение: сказал всем, чтобы подождали пять минут, и закрылся в кабинете. Оказалось, что мой секретарь длительное время овладевал искусством ниндзюцу. Других объяснений его проникновению в кабинет вслед за мной я не видел. Но раз хочется человеку поработать, кто я такой, чтобы ему препятствовать?

– В первую очередь – напечатать письмо с извинениями великой княгине. Я вчера манкировал ее приглашением. Объяснить, что помехой стали служебные обязанности, требовавшие моего участия. Можешь вложить заметку из газеты в письмо. Остальное – после.

Помню, в юности смеялся над анекдотом про молодого врача, который на вопрос о работе сказал, что вроде бы и нормально, только вот больные постоянно мешают. Та же фигня у меня с креслом начальника. Все хорошо, только бумажек много. И ведь все ручками. Даже пишущие машинки и те в новинку.

В ожидании письма я сидел и занимался важной умственной работой, вдруг дверь начала открываться без предупреждения, и я едва успел сделать вид, что спокойно перевернул листик, на котором я с целью погружения в прокрастинацию воспроизводил внешний вид клавиатуры компьютера.

– Я же сказал: не беспокоить меня! – крикнул я расширяющейся щелке.

– Так ведь сами велели, чтобы господина Антонова без доклада пускали, – ответил Должиков. – И письмо подписать.

– Давайте, – протянул я руку. – Слава, присядь, подожди минутку.

Ручки сейчас – отдельная печальная песня. Даже дорогущий «Вотерман» с золотым пером, презентованный мне сотрудниками, подтекал и временами мазал. Поэтому я сначала потренировался на черновике и только потом поставил автограф. Извинения великой княгине были составлены просто великолепно. Несколько фраз, ничего особенного, но между строчками явно вырисовывается намек, что только моими усилиями наша планета накануне удержалась на своей оси.

– Что у тебя? – поинтересовался я у Антонова, который выглядел как вампир: глаза красные, кожа бледная… – Опять ночью работал?

– Ага. Мне нужна холодильная установка Франца Крулля из Нарвы. Вот счет.

Две двести! Доставка только через три месяца. Я мысленно застонал. Глобально я понимал, что производство хоть какой то партии антибиотика требует вымораживания, но надеялся как то отделаться малой кровью. Не получилось.

Начал расспрашивать Антонова насчет лабораторных успехов.